Гондола качалась, внизу выкрикивали команды, притягивали баллон к бревнам, забитым в щели между валунами. Фон Богль быстро щелкнул выключателем, для окруживших двухэтажную гондолу людей ее окна стали темными и непрозрачными. Карапуз спустился с верхотуры, мокрый и потный; он теребил пулемет, спрашивая, когда начинать пальбу. Расул тихонько молился, сжимая «Калашников», Дробиченко покрикивал на янычар, тон его голоса резко изменился. Это уже не был тон забитого пленника, с солдатами говорил всесильный владыка. Снизу подобострастно отвечали, двое подкатили тележку с лесенкой, импровизированный трап.
Гондола шваркнула днищем по камням, Снаружи было гораздо холоднее, чем в открытом море, и запах… Запах совсем не морской, и не такой, который ожидаешь в каменном мешке. Запах, как будто поблизости функционирует плавильный цех. Кисловатый аромат разогретого металла.
Непонятное явление, но Артуру некогда было обдумывать. Оставались считанные секунды, затем озарение сбежит, как молочная пенка, и долго не вернется. Ведь президент не рождался под Красной луной и не умел так тонко чувствовать ауру вещей, как ее чувствовал каждый ребенок Качальщиков…
Что-то тут было не так.
Дурное место.
Дробиченко обернулся, кивнул, давая понять, что обман сошел с рук. Его лоб блестел от выступивших капель пота, капли висели даже на верхней губе, руки дрожали.
— Охраны сейчас двадцать четыре человека, — быстро отчитался он. — Два тяжелых пулемета с катеров, они наверху, при входе, и здесь еще два. И одна пушка. Нам повезло, последний груз им доставляли сюда три дня назад. Парням еще не донесли, что «Рейган» потоплен…
Артур хотел его прервать, хотел сказать, чтоб тот заткнулся, не мешал, потому что оно снова подступило, ощущение касания к чему-то неподвластному человеческой воле, одновременно живому и неживому. Артуру вспомнилась подземная семья Чжан, миллионы хищных насекомых в дебрях китайского ракетного комплекса. Затем ему вспомнился сволочной рой из железных стрекоз, разрезавший Людовика; ощущения похожие, но не идентичные. Озарение так и не пришло.
В самый последний момент, когда уже подкатили трап и надо было выходить, и Дробиченко, мокрый от ужаса, начал спускаться первым, навстречу прожекторам и факелам, поклонам и рапорту, к Артуру в сумраке неслышно приблизился Озерник Прохор. Обдавая нечистым дыханием, глумливо, как будто заигрывая, прошептал:
— Что, мил человек, корячит? Меня тож корячит, хех… Стало быть, верно Дед подгадал, мир ему. Туточки они, дожидаюсси…
— Кто дожидается? — похолодел Артур. — Кого ты чуешь, Озерник?
— Мальцы стенают, медом исходят в бутылях, — Прохор запахнул плащ. Казалось, его совершенно не интересуют вооруженные люди за окнами. Озерник улыбался плавающей, ускользающей улыбкой. — Нас они ждут, мальцы в бутылях. Торопись, покудова не проснулись. Скорлупа, слышь, треснула, того и гляди, вылупятся. А как наружу полезут…
— Что тогда? — не утерпел Митя.
— Тогда всем конец, — широко улыбнулся Сын и шагнул вслед за Дробиченко в темноту.
Сценарий десантирования Коваль подробно разработал еще накануне. Приходилось полагаться на Дробиченко, по памяти которого составили план главной пещеры.
Согласно плану, визирь выбрался на трап, неторопливо спустился на «летное поле» и тут же распластался среди острых камней, чтобы не мешать работе профессионалов.
По следу визиря, непрерывно кланяясь, размахивая руками, семенил в длинном халате Расул Махмудов. Его, естественно, не узнавали, но, поскольку встретили в компании с главным «джинном», не зарубили сразу. Махмудов неловко поскользнулся, взмахнул тонкими заголившимися ручками, крылья халата разлетелись, кто-то рассмеялся.
Ближайший из подоспевших солдат удивленно разглядывал тонкую, болезненную царапину, неизвестно откуда появившуюся на тыльной стороне ладони. Он попытался поднести порез повыше к глазам, но локоть и плечо одеревенели, шея перестала сгибаться, воздух в горле превратился в песок. Бравый вояка качнулся вперед, назад, затем земля стремительно притянула его, впилась иглами в затылок… Последнее, что он увидел, — упавшего лицом вниз соседа, его дергающиеся ноги и расплывающееся мокрое пятно на шароварах.