Но даже в таком состоянии дворец сохранял отзвук прежнего величия, особенно это чувствовалось по мере приближения к аудиенц-залу. Элигор свернул к лестнице, ведущей в его покой, но по пути всмотрелся в колонны аркады, в огромное пространство по другую ее сторону, и взглянул на вершину пирамидального возвышения, как будто ожидая, что увидит Саргатана на троне. Но капитана встречали только пустота и мрак — даже красное пятно от проникающих сквозь Небесное Око лучей Алголя исчезло из-за разыгравшейся снаружи бури. Элигор сделал усилие, чтобы не принять это за дурное предзнаменование. И подумал, что Саргатан сейчас в своем святилище, а может, в своих покоях, с Лилит. От этой мысли он еще больше погрузился в мрачную меланхолию: их общее время подходит к концу, неважно, осуществится ли потом мечта государя, или он погибнет.
И только тогда он вдруг все понял. Впервые он осознал, как тяжело ему будет без Саргатана. С тех пор как началось восстание, каждое действие, каждое слово были посвящены обсуждению Вельзевула — его обороне, армиям, городам, тактике войны. Заботы не давали возможности остановиться и оглядеться, и он еще никогда не представлял себе этот мир без своего господина. Мир без учителя и образца для подражания, без наставника. И только сейчас капитан увидел словно отражение того, на что этот мир станет похож. И почувствовал его пустоту.
Он продолжил путь к своим покоям — по длинной изогнутой лестнице и долгому прямому коридору, мимо запечатанных комнат Валефара.
Войдя к себе, он бросил в жаровни горсть глифов и остановился, раздумывая, стоит ли мечта Саргатана всех жертв, которых она требует. Если восстание потерпит неудачу, не станет ли тогда величайшим эгоизмом то, что лорд втянул в эту войну их всех? Вопрос повис в воздухе. Элигор окунул мягкий капиллярный узел из Пустошей в воду и принялся счищать с себя успевшую запечься кровь. Тупое жжение влаги Ахерона даже принесло ему некоторое успокоение и смягчило чувство вины перед Саргатаном, вызванное сомнением в правоте учителя.
* * *
Они покинули святилище. Вместе. В последний раз. Лилит так и не поняла, не привел ли ее Саргатан сюда, чтобы попытаться изменить ее решение. Вот он закрыл тяжелую дверь, повернулся к ней. И ее подозрения подтвердились.
— Ты можешь еще передумать, Лилит. Если я вернусь, значит, откроется путь и для остальных. Ты можешь…
Она молча поднесла палец к его губам.
— Любовь моя, не будем противиться неизбежному. Как бы больно нам ни было.
Он кивнул, и тут же тело его стало покрываться новой броней, как это происходит у ангелов и демонов. Броня как будто извергалась потоком из кожи, белая магма тут же разглаживалась и застывала по форме тела. Он покачал головой и взял ее ладони.
— К чему мне рваться в Небо, если я держу его в руках?
— Потому что Небо, к которому ты стремишься, даст тебе то, что ты желаешь. Возвышенный покой. Красоту. Такое я не в силах тебе предложить.
Лилит внимательно следила за ним. Белая броня нарастала теперь на его голове и плечах. Он ничего не ответил, только посмотрел ей в глаза. И в его взгляде читалось смятение. Она чувствовала, что, возможно, сейчас — одно-единственное ее слово, и он изменит решение, откажется от похода на Дис и останется в своем городе. Останется в Аду. Но Лилит не произнесла его.
— Ты серафим, Саргатан, — сказала она. — Ангел из ангелов. И как бы ты ни выглядел, где бы ни был, останешься серафимом. И не будет тебе покоя, пока не вернешься туда, где твое место.
Он выпустил ее руки, и она поняла, что возврата к прежнему для него теперь нет.
Новая броня почти застыла, ее затвердевающая поверхность прекращала двигаться, сливаясь в единый покров без единого шва, и постепенно разглаживалась. Лилит отступила на шаг и увидела перед собой воплощение силы и глубины, воплощение мужества. Только лицо оставалось прежним. Над грудью Саргатана, по бокам отверстия, где было сердце, засветились боевые эмблемы, они пронзили своими лучами дрожащий в глубине жар.
— Пора, — уронил Саргатан. — Зорай ждет ритуала Повышения. А потом… — Он смолк, и Лилит попыталась не думать о грядущем.
