Демон Декарта - страница 25

пьет чай, смеется, показывая крупные белые зубы, раздевается, ловким привычным движением задергивает занавески.

В общем, неудивительно, что после Рыбки ничего хорошего в постели с ним не случалось. Любить он теперь боялся, а без любви ничего путевого не выходило. Иван отчего-то слишком серьезно относился к процессу совокупления. Помечтать о чем-то, конечно, мог, стоя под теплым душем, но действительность каждый раз оказывалась страшна и убийственно несексуальна.

Ну как, скажите на милость, можно заниматься этим делом с женщиной, у которой к полуночи отрастает скандальнейший хвост, чешуя пахнет тиной, от которой по утрам несет гнилой рыбой, и этот запах неистребим?!

В последние недели совместного проживания с Мариной он, честно говоря, боялся, что зайдет как-нибудь ночью в ванную и найдет там полное ведро мальков. Так и видел внутренним взором этих крохотных существ. Как они разевают рты, улыбаются и говорят: «Здравствуй, папа! Вот и мы, твои гребаные детки. Кушать хотим. Не мог бы ты накрошить в воду городской булки или побросать чуток мотыля?

Мотыль, папа, — это червячок. Chironomidae . Личинка комара-звонца. Пальчики оближешь. В нем масса полезных элементов. Ты легко отыщешь его в придонном иле, иногда на глубине до трехсот метров. И не бойся, отец! Комары-звонцы безвредны для человека. Взрослые особи вообще не питаются, представь только». — «Как не питаются, — облизал похолодевшие губы Иван, — что, совсем?» — «Абсолютно! У них в процессе жизни не формируются ротовые органы».

Если бы такое случилось с ним наяву, он бы тут же умер. Просто лег бы в коридоре, а еще лучше в прихожей, чтобы далеко не ходить, сложил бы руки на своей толстой мохнатой груди и тихо скончался, предав душу богу, янтарю и их веселому яростному разноцветному ветру.

Но теперь все изменилось. Что именно? Прежде всего, Левкин долго не мерцал, а потому успел повзрослеть, возмужать, осмотреться. Стал редактором, и его профессионализм признал сам Жарден. Книги, которые Левкин делал из буквального дерьма, продавались многотысячными тиражами, лишний раз подтверждая слова некоего меланхоличного поэта насчет того, что вы бы просто охренели, если бы хоть раз узнали, из чего их делают.

Мало кто еще так просто говорил о противоречивых путях рождения произведений русской словесности. Левкин часто повторял про себя эти немудрящие строчки насчет лебеды, забора и задора. Нет! Ни к чему одические рати. И не отступит Иван от своего. Пусть летит осенняя паутина, а в груди бьется истерический бесенок мистического консерватизма. Пусть мучает страх и липкий густой янтарь покрывает тело абрикосовыми доспехами. Пусть сам Мрак явился к нему, как вестник грядущих перемен. Не беда! Он проживет свою жизнь. Так или иначе. Здесь или там. С этими людьми или совершенно с иными. Пусть часть из них вовсе не существует. Пусть невозможно выяснить, кто из них на самом деле присутствует в действительности, а кто только кажется изо дня в день. Это не повод, чтобы выбросить белый флаг.

Именно в эти дни Левкин решил, что не сойдет с уготованной ему стези. И выпьет эту чашу до дна, пусть это будет чаша вина или чаша Грааля, чаша земных страданий или громокипящий кубок неземных наслаждений. Да, приход Мрака сулил большие перемены. Но это, убеждал сам себя Левкин, поправляя очки на переносице, в первую очередь говорит о том, что меня, Ивана Павловича Левкина, где-то там принимают всерьез! Кто-то там!

Он поднял палец вверх и некоторое время держал его так. Опустив палец вниз, вспомнил, что в то время расхрабриться ему удавалось только после пары бокалов ледяного хереса. Будучи трезвым, с замиранием в груди ждал перемен. Он знал, что они непременно воспоследуют. Только не мог предугадать, когда это случится и что собой будет представлять его дальнейшая жизнь.

Однако в этот раз Левкин решил встретить неизвестность с улыбкой на губах. Как капитан Блад, как чернокнижник и колдун Джордано Бруно, как добрый человек Аурэлиано Буэндиа, который, стоя у стены в ожидании расстрела, думал о всякой невыносимой, мать его, ерунде. Как верный и преданный мушкетер ее величества Шизофрении.