Мы должны привести еще несколько случаев из “подвигов” Демидова, чтобы видеть, на какие жестокие и смелые выходки был способен привыкший к власти Акинфий. И если он мог проделывать подобные вещи с посторонними лицами, даже со слугами царя, то легко себе представить весь ужас положения людей, находившихся в его безграничном распоряжении.
Татищев послал купить весы для Уктусского завода в Невьянский, где они делались на вольную продажу. Посланный был выгнан с завода приказчиком Феклистовым с бранью. Этот же Феклистов увез “воровски” с Точильной горы наломанный казенными людьми камень. Посланные Татищева нашли часть увезенного камня разбросанной по лесу. Вследствие этого обстоятельства печи казенных заводов простояли долгое время без действия, что, очевидно, и было нужно Демидову.
Когда Татищев получил указ берг-коллегии о взимании с заводчиков десятины с металлов в казну, он сейчас же послал Демидову “указ” от себя и приказывал составить ведомость о железе и привезти ее самому заводчику в Уктус. Но, понятно, Демидов не поехал: он не хотел допустить даже мысли, что Татищев смеет ему “указывать”. Акинфий ответил коротко: “Когда пришлется указ от берг-коллегии, мы тогда готовы платить”. Указ Татищева назван “отпискою”. Этого не могло вынести ретивое чиновничье сердце Татищева, привыкшего к установленным канцелярским формам: он разразился сильною жалобою в берг-коллегию, которая приказала: “Демидовым быть послушным законным требованиям Татищева, писать ему “доношениями” и особых указов себе от коллегии не ожидать”. Тогда Акинфий изменил свой горделивый тон на насмешливый: “Просим вашего величества, – писал он Татищеву по поводу ломки камня, – о рассмотрении той обиды и о позволении ломать камень”.
Но Татищев не унывал: он сыпал в берг-коллегию грозными жалобами на Демидова. Однако, к великому удивлению ревнителя казенных интересов, жалобы его не доходили по назначению, в чем он, кажется, не без основания подозревал Акинфия, посылавшего погоню за курьерами Татищева и отнимавшего у них, часто при жестоком истязании, бумаги, изобличавшие деяния заводчика.
Акинфий не позволял давать подвод Татищеву и служащим его, подвергая жестоким наказаниям своих крестьян и приказчиков, если они, хотя по принуждению властей, давали лошадей на казенные заводы. Его политика заключалась в том, чтобы всячески мешать деятельности ненавистных ему “государевых заводов”, в чем он и успевал, портя припасы казны и затрудняя отправку казенных караванов. Дошло до того, что служащих на царских заводах он подвергал у себя формальному наказанию кнутом и бил их “смертным боем”. Когда по этим поводам Татищев посылал к Демидову для “розыску” чиновников, то Акинфий без церемонии выпроваживал их, говоря, что “ему-де с капитаном много говорить нечего”.
Неутомимый Татищев опять послал с верным человеком в берг-коллегию жалобы на непокорного заводчика с приобщением копий не дошедших прежде рапортов. Наконец от коллегии пришло решение и между прочим резолюция: “Обо всех противностях Акинфия Демидова составить особую выписку”.
Но, вероятно, приезд более миролюбивого Никиты подействовал на Акинфия отрезвляющим образом, а может быть, Демидовы почуяли силу в Татищеве и испугались угроз берг-коллегии, – только отношения врагов с этого времени стали мягче.
По поводу жалоб на Демидовых о беглых людях и о том, что они не платят за них подушных, Татищев достиг назначения ревизии, еще в 1717 году ландрат Воронцов-Вельяминов насчитал всего у заводчиков до 4000 душ (обоего пола), в числе которых он обнаружил много беглых, тяглых и беспаспортных людей. По поводу заявлений ревизоров о нахождении у Демидова беглых местное начальство не раз посылало на заводы проверять людей, но все безуспешно: Акинфий, как и прежде, выпроваживал посланных, отказываясь дать нужные сведения “за недосугом по великому государеву делу”. Наконец, после всевозможных уверток и “противностей”, уже Никита, сделав переписные ведомости, уговорил подписать их посланного за ними дворянина Вильянова. Затем он удержал эти ведомости и, спустя уже долгое время, сдал их в берг-коллегию. При этом нетрудно было, конечно, старику схоронить концы в воду, и крестьяне его все оказались законно принятыми и купленными.
