— Да так, близко не общались, иногда, бывало, заходил к ним в роту по делам, там встречались.
— Да, жалко Саню, на гитаре он классно играл, — с сожалением промолвил Урал.
— А летчики живы остались? — спросил я.
— Да, их вертушка забрала. А у вас-то как дела? — спросил Пипок.
— Хреново, Пипок, хреново, — ответил я ему.
— Мы слыхали, что вас САУшки бомбили. Правда, да?
— Да, черт возьми. Чуть не забомбили, суки. Хорошо мы не успели дальше продвинуться, — ответил Хасан.
— Это первая рота их навела, они там нарвались на засаду, четыре точки с ДШК по ним влупили. Они отошли и дали координаты артдивизиону, а замполит сдуру броню в кишлак заслал. Один танк кумулятивкой сожгли, водила погиб, остальным повезло, они сидел на трансмиссии.
— Сарбосы мудаки, банду упустили. Слышали да? — обратился я к Сереге.
— Да слышали, конечно. Тут что-то нечисто с этими сарбосами, по-моему, все это было спецом устроено. И сарбосы не зря левый фланг прикрывать вызвались, там ущелье за кишлаком, в него духи и проскользнули. У этих сарбосов, наверно, наполовину духи служат, да и все они там духи, все друг другу родня, их хрен поймет там. Одно ясно, вояки с них никудышные.
— Да оно и понятно, мы, возможно, когда-то покинем Афган, а им здесь оставаться. Так что они особое рвение не проявляют, — сказал я.
Мы в свою очередь рассказали им, что здесь с нами происходило, кого ранило, кто погиб.
Выйдя с кишлака, мы все погрузились в машины, БТРы в это время подъехали поближе. Тут же не далеко стояла санитарная вертушка, в нее грузили раненых и погибших. Вдоль кишлака мотались три «таблетки». Первая и вторая роты уже погрузились в машины и отъехали, танкисты буксировали из кишлака подбитый танк.
Вот так и закончилась наша очередная горе-проческа. И на хрена мы вообще в этот кишлак лезли, непонятно, и за что пацаны погибли, тоже вопрос.
Наши БТРы двинулись к дороге, на которой наш полк выстраивался в колонну. Ветер задувал все сильнее и сильнее, техника, маневрируя, поднимала пыль, и без того гонимую ветром. Мы все запрыгнули в десантный отсек и стали сбрасывать лифчики и бронежилеты. Потом Урал с Сапогом залезли на броню, а я и Хасан остались в БТРе.
— Ну, как вы там, мужики? — спросил нас Туркмен.
— Да мы-то нормально, чего нельзя сказать о некоторых других, — ответил я.
— Да я на рации сидел все время, так что в некотором роде я в курсе, что за бардак был в кишлаке.
— На рации одно, а в кишлаке совсем другое.
— Знаете, мужики? Не легко вот так сидеть и ждать, когда вы вернетесь из этого кошмара, все ли вернетесь. Лучше я бы бросил эту чертову машину, и был бы рядом с вами, это намного легче. Сколько мы вместе служим, когда вы на проческе, когда отправляетесь в горы или в зеленку, я все время на нервах и ни на секунду не слезаю с эфира. Когда от танкистов весточку получил, спокойнее на душе стало, хоть и жалко Мамеда с Приходькой, но то, что вы, пацаны, живы, это меня успокоило хоть немного.
— Все будет нормально, водила ты наш. А пожрать не мешало бы, — выкрикнул Хасан.
— Давай похаваем, какой базар, — предложил я Хасану.
— Да разогреть бы хавку на костре, а то горячего давно не жрал. Запарила уже эта сухомятка.
БТР наш пристроился к колонне и остановился. В люк заглянул Сапог и обратился к Хасану:
— Хасан, тебя ротный зовет.
— Где он? — спросил Хасан.
— На БТРе своем сидит, впереди нас.
Хасан вылез из люка, и мы с Туркменом остались одни. Туркмен сидел и молчал, положив голову на руль.
— Да ладно, Туркмен, не переживай, мы всегда возвращались, вернемся и в следующий раз. А когда в Союз вернемся, то обязательно когда-нибудь встретимся вместе, и будем вспоминать этот сучий кошмар уже в прошлом, — сказал я Туркмену и похлопал его по плечу.
— Пусть слова твои Юра, дойдут до бога, — сказал Туркмен.
— Дойдут, дойдут, вот увидишь. Может к медикам заскочим, проведаем Качка.
— Ах да, забыл. Качка вертушка забрала с ранеными, у него температура поднялась, заражение вроде пошло.
— Вот черт, я так и знал, у него температура была еще тогда, я думал это у него от браги.
— Я подъезжал к вертушке, когда его грузили, вид у него был не важный. Вам привет передавал.
