Он подал сигнал Полу Дрейку, который, в свою очередь, шепнул что-то своему оперативнику. Тот немедленно вышел в коридор и сразу же появился в дверях с клеткой, в которой сидел попугай.
Наступила такая напряженная тишина, что негромкие шаги детектива по ковровой дорожке казались оглушительными. По-видимому, испугавшись молчания, попугай пронзительно рассмеялся.
Элен Монтейт как-то болезненно улыбнулась, очевидно, с большим трудом ей удалось справиться со своей истерикой.
Мейсон взял клетку у детектива.
— Тише, Попка, — сказал он.
Попугай наклонил голову сначала в одну сторону, потом в другую, повел с забавным видом блестящими глазками по залу. Когда Мейсон поставил клетку на стол, попугай повис на трапеции, пару раз перевернулся в воздухе и уселся на перекладине, явно ожидая одобрения.
— Попка, умница! — похвалил Мейсон.
Попугай нахохлился. Элен подошла к клетке.
— Но ведь это же Казанова! — воскликнула она. — А шериф мне сказал, что его убили.
Попугай, наклонив голову, сказал низким гортанным голосом:
— Входите и садитесь, прошу вас. Входите и садитесь… — Взмахнув победно крыльями, он крикнул: — Убери револьвер, Элен! Не стреляй! А-а! А-а! Боже мой, ты меня застрелила!
Зрители смотрели широко раскрытыми глазами, считая, что они присутствуют при том, как попугай обвиняет свидетельницу.
— Это точно Казанова! — воскликнула с радостной улыбкой Элен.
Раймонд Спрэг заговорил тем же драматическим голосом:
— Я хочу, чтобы слова попугая были внесены в протокол. Попугай обвиняет свидетельницу. Пусть это будет зафиксировано в протоколе.
Мейсон посмотрел на него и усмехнулся.
— Должен ли я понимать, что вы рассматриваете этого попугая в качестве своего свидетеля?
— Попугай сделал заявление, я требую, чтобы оно было занесено в протокол.
— Но попугая не приводили к присяге, — напомнил Мейсон.
Прокурор обратился к коронеру:
— Попугай сделал заявление. Его все ясно слышали.
— Я бы очень хотел знать, считает ли прокурор попугая свидетелем обвинения? — спросил Мейсон.
— Какое это имеет значение? Попугай сделал заявление. Внесите в протокол его слова.
— Если попугай включается в свидетели, я должен иметь право на перекрестный допрос.
— Что за ерунда! — возмутился коронер. — Попугай не может быть свидетелем, но он что-то сказал. Если желаете, слова можно внести в протокол. Я думаю, присяжные прекрасно понимают положение вещей. Лично я никогда не верил в разумность внесения тех или иных слов в протокол, а потом их вычеркивания. Когда присяжные что-то слышат, они это слышат. И достаточно. Продолжается допрос.
— У меня нет больше вопросов, — сказал Мейсон.
— У меня тоже, — начал было Спрэг. — Впрочем, одну минуточку. Если этот попугай — Казанова, то откуда же взялся попугай, которого убили?
— Я не знаю, — ответила Элен Монтейт.
— Он был в вашем доме?
— Да. И все же я не знаю.
— Вы должны иметь к этому какое-то отношение.
— Не имею ровно никакого.
— Но вы уверены, что это Казанова?
— Да, конечно. Во-первых, вы же видите, у него не хватает одного когтя. Ну, а потом он всегда говорил про револьвер.
— Так вы слышали это и раньше?
— Конечно. Помню, мой муж смеялся по этому поводу, когда принес птицу домой.
— Мисс Монтейт, — важно сказал Раймонд Спрэг. — Я не убежден, что ваша истерика была вызвана видом убитой птицы. Я настаиваю, чтобы вы внимательно посмотрели на нее и…
Мейсон поднялся на ноги.
— Никакой необходимости смотреть на мертвого попугая у вас нет, мисс Монтейт.
Спрэг покраснел.
— А я настаиваю, чтобы она это сделала!
Но Мейсон твердо стоял на своем:
— Мисс Монтейт больше не будет отвечать на вопросы. Ее вызвали, как свидетельницу, она находится под колоссальным эмоциональным напряжением. Присяжные поймут мое к ней отношение, я нахожу, что она закончила давать показания. И у коронера, и у прокурора имелась возможность задать резонные вопросы. Я не разрешу продолжать допрос без должного на то основания.
— Он не имеет права что-либо запрещать! — закричал Раймонд Спрэг.
— Не знаю, имеет ли он на это право или нет, — сказал коронер, — но я знаю, что женщина страшно нервничает. Вряд ли гуманно вот так продолжать ее допрашивать. При обычных обстоятельствах вдову окружают заботой и вниманием. Стараются, чтобы ей не приходилось нервничать… Оберегают от неприятностей. Этой особе за одни только сутки пришлось пережить очень многое. Я, как коронер, ее отпускаю. Нам нужны факты, а не бессмысленное топтание на месте. У вас еще будет возможность допросить ее перед Большим Жюри. А сейчас я прошу на место для свидетелей миссис Сейбин Вейткинс.
