Разумеется, я отдаю долг вашим талантам, вам только что удалось остановить кровопролитие с Гарольдом… Но я вынужден тем не менее задержать вас.
— Инспектор, скажите мне, пожалуйста, одну вещь…
— Что именно?
— На складе, на бюваре, было четыре четких отпечатка. Кому они принадлежат? Таонону? Гарольду?
— Нет, это были отпечатки Глостера.
— Глостера?!
— Да, отпечатки четырех пальцев его левой руки.
— Насколько я помню, отпечатки указательного и среднего пальцев были четкими, а мизинца — почти незаметными.
— Именно так.
— Можно подумать, что Глостер склонился над столом, опираясь левой рукой таким образом, что давление пришлось на большой, средний и указательный пальцы.
— Но отпечатка большого пальца не было.
— Признайте, инспектор, что практически невозможно опереться на средний и указательный пальцы, не опираясь при этом на большой.
— Я вовсе не сказал, что большой палец не касался бювара, я только сказал, что нет отпечатка большого пальца.
— Почему два других пальца были испачканы в пыли, а большой нет?
— Право, не знаю, мистер Клейн. Дедукцию мы оставляем для сыщиков-любителей. А сейчас, мистер Клейн, к моему великому сожалению, я должен вас задержать по подозрению в соучастии. Надеюсь, вы не будете на меня сердиться?
Терри ничего не ответил. Его лицо оставалось непроницаемым, словно он впал в гипнотический транс.
Запах хлорки, которым была наполнена камера, пропитал одежду и руки Клейна.
Помимо Клейна в камере находился также Эдвард Гарольд. Он первым нарушил молчание.
— Они не имели права сажать вас сюда. Против вас еще не выдвинуто никакого обвинения.
— Имели они на это право или нет, но факт остается фактом — я здесь.
— Вы собираетесь что-нибудь предпринять?
— Думаю, что да.
Гарольд сел на один из двух табуретов; он был очень подавлен.
— Я предпочел бы смерть!
Клейн оставил реплику без комментария, и Гарольд продолжал:
— Я решил умереть в схватке с полицией. Я не хочу кончить свои дни, как крыса, дожидаясь, когда меня отведут в газовую камеру.
— Хорошо, что вы не оказали сопротивления при задержании.
Гарольд пожал плечами. Клейн продолжал:
— У вас было бы больше шансов, если бы вы сами сдались в руки полиции. Но и в данном случае Верховный суд может спокойно пересмотреть ваше дело. До сих пор против вас было только то, что вы отрицали тот факт, что снова вернулись к Фарнсворсу. Но это еще само по себе не является доказательством того, что убийство совершили вы. Это лишь означает, что вы солгали.
Гарольд опустил голову и уставился в пол камеры.
Наступило долгое молчание, сопровождаемое почти физическим ощущением течения времени. Здесь молчание и бездействие естественны, их можно нарушить разговором или хождением по комнате из угла в угол, но это тщетные попытки, так как через некоторое время они воцаряются снова.
— Вы знаете, — начал Гарольд, — было время, когда вы почти не существовали для меня, но потом я вас возненавидел.
Клейн ничего не отвечал, и Гарольд, еще ниже опустив голову, продолжал:
— Да, я возненавидел вас, потому что вы встали между мной и Синтией. Вы оказали на нее такое сильное влияние, что она так и не смогла забыть вас. Время и расстояние ничего не изменили, вы оба связаны навеки.
— Иными словами, вы ревнуете, а ревность мешает вам трезво оценить ситуацию.
— Да, ревную… Вернее, ревновал. У мертвого человека не может быть женщины.
— Вы еще не умерли.
— В глазах правосудия почти что.
— Будет вам!
Снова воцарилось молчание. Наступила ночь, и на потолке камеры зажглась лампочка, которую вскоре заменит ночник.
— Я признаю, что действовал наобум и плохо построил свою защиту, — сказал Гарольд. — Самое идиотское — это то, что я солгал своему адвокату. И все это из-за вас.
— Из-за меня?! — переспросил Клейн, совершенно ошеломленный.
— Да. Помните статуэтку, которую вы подарили Синтии? Китайца верхом на муле?
— Ну и?..
— Синтия рассказала мне о заключенной в ней символике. Я постоянно думал об этом, пока не… Короче, мне казалось, что эта философия способна удовлетворить потребности души. Не знаю, зачем я вам все это рассказываю. Наверное, потому, что вы — последний человек, которого я вижу. Способный понять то, что я пытаюсь выразить… несмотря на то, что я вас ненавижу!
