— Нам нужны резонансные дела и миллионные доначисления. До конца месяца осталось всего три недели, — сказал Юрий Степанович. — Я даю вам три дня. Через три дня я должен знать, как управлять этой системой. Она, в конце концов, не Солнечная.
За окнами цвели каштаны, и им было совершенно наплевать, в какой системе они цветут.
Конечно, через три дня я придумал, как обмануть эту хитрую программу. Именно поэтому меня испугал знак параграфа, высветившийся на стенах моего дома воскресным утром. Я опасался возмездия.
* * *
— Гражданин Гриневский, у вас нет права отменить вызов в качестве ответчика по иску гражданки Караваевой, проживающей по адресу…
Я сел в постели и отшвырнул одеяло. Свои права я знаю прекрасно. Как минимум, могу отправить внешний вызов в отведенную для этого зону. На первый этаж. Откуда я его благополучно не услышу.
— …о возмещении морального вреда, причиненного вследствие механического воздействия на голеностопный сустав, повлекшего…
И тут я, кажется, понял, что происходит. Стало полегче, я выдохнул и расслабился. Это какое-то недоразумение.
— Караваева — это та тетка, которой я ногу вчера отдавил? — спросил, вспомнив рыхлую немолодую женщину с собранными в пучок волосами и со стрелками на веках, устремленными вверх, будто усы Дали.
— Гражданин Гриневский, ваша реплика противоречит установленному порядку ведения судебных заседаний и может быть расценена как неуважение к суду, вследствие чего к вам могут быть применены финансовые санкции.
Знак параграфа поблек и отступил на второй план, на первом же появилось изображение женщины, неуместное, на мой взгляд, — судебное заседание вела сама Фемида с завязанными глазами. Судебно-электронный терминал. Я об этом слышал, а теперь увидел. На противоположной стене собственной спальни.
— Гражданин Гриневский, прежде чем приступить к рассмотрению дела, я должна узнать, не желаете ли вы подключить исходящее воспроизведение, — сказала Фемида ровным и, как я наконец-то понял, электронным голосом.
Я не пожелал, чтобы вчерашняя тетка Караваева видела, как я, небритый и помятый со сна, в нижнем белье сижу в кровати, подобрав под себя ноги. Хватит с нее того, что она вообще меня узнала и додумалась подать иск. И теперь я не просто отделаюсь штрафом или что она там хочет — я должен все утро выслушивать бред.
— … исковые требования состоят из возмещения морального и материального ущерба, причиненного… — вещала Фемида.
А ведь меня предупреждали — как только дам первое же интервью по рабочим вопросам и стану известен хоть чуть-чуть — надо ждать исков. Облегченная процедура в действии. Ты только подумал, а кто-то уже побежал к судебному терминалу.
— … имеете право заявлять ходатайства…
— Да, — сказал я.
— Гражданин Гриневский, ваша реплика противоречит…
— Я хочу заявить ходатайство, — оживился я.
А ведь просто на небо вчера засмотрелся. Давно не смотрел, вдруг о нем вспомнил. В конце концов, я извинился!
— Прошу вас, гражданин Гриневский, — после паузы кивнула Фемида.
— Я хочу заявить ходатайство об отложении рассмотрения дела на понедельник, — сказал я и тут же добавил: — Из-за состояния здоровья и душевных переживаний, постигших меня в связи с данным иском.
Если уж тетке Караваевой не спится по утрам в воскресенье, это не повод не давать спать мне. А завтра все равно понедельник, на работе начнется обычная круговерть, и я с удовольствием попрошу помощницу сварить мне кофе и уделю полчаса судебному терминалу. А то и вовсе свяжусь с гражданкой Караваевой заранее и уговорю отозвать иск. Или даже поручу это сделать помощнице.
На этот раз Фемида думала дольше. А может, спрашивала мнения Караваевой.
— Гражданин Гриневский, — наконец ответила она. — Заявленное вами ходатайство подлежит удовлетворению, рассмотрение дела откладывается на понедельник, пятнадцатое мая две тысячи шестнадцатого года. Дата считается согласованной, во избежание… во избежание… временных накладок… накладок… накладок… накладок…
Изображение Фемиды вздрагивало раз за разом и трясло головой, а я сидел и смотрел, как завороженный, на правосудие, давшее сбой.
