Вообще, характер у Лугальбанды в последнее время испортился. После одного расследования, в котором ему помог Ницан, его едва не назначили министром полиции – взамен изрядно оконфузившегося в том же деле министра Амар-Зуэна. К слову, Амар-Зуэн был давним недоброжелателем не только Лугальбанды, но и самого Ницана[2]. Конечно, Лугальбанда был блестящим профессионалом. Но вот в политических интригах отличался абсолютной наивностью. И потому Амар-Зуэн (в прошлом – ректор Курсов полицейской, судейской и сыскной магии) остался в своем кресле, пересидев, в том числе, и президента, пытавшегося его с этого поста уволить. А Лугальбанда продолжал занимать скромную должность мага-эксперта городского полицейского управления. При этом министр не упускал случая с доброжелательной улыбкой напомнить магу-эксперту, что он-де, Амар-Зуэн, ни чуточку не злопамятен, главное – чтоб делалось дело. После этого у Лугальбанды непременно начинались мелкие неприятности, устранение которых занимало больше времени, чем работа.
Тут у кого угодно характер испортится. Даже у самого благого и милосердного Мардука. А самое главное, после всех перипетий маг-эксперт завел неприятную, с точки зрения Ницана, привычку – время от времени приниматься за перевоспитание своего непутевого приятеля.
Видимо, сейчас имела место очередная попытка.
Ницан двинулся к умывальнику, чтобы решить задачу с помощью жезла. Но едва он протянул руку, как с магического орудия сорвалась внушительных размеров голубая молния и ужалила его точно в середину лба, после чего комната на мгновение озарилась ослепительной вспышкой, а вместо девека в зеркале появилась пышная белая борода Лугальбанды, и многократно усиленный голос мага-эксперта проревел:
– Даже не мечтай!
Ницан раздраженно почесал лоб. Не успев придумать ничего, что спасло бы его от бесцеремонного вмешательства старого друга, он услышал короткий уверенный стук в дверь.
– Меня нет! – крикнул он. – Меня убили сегодня ночью. Убийцей является посланник Нергала, укравший обличье у старого моего друга Лугальбанды, мага-эксперта городского полицейского управления. Пригласите жрецов из заупокойного храма и старшего следователя Омри Лугаси, пусть порадуется, мерзавец…
За дверь некоторое время молчали. Потом женский голос – очень мелодичный – озабоченно спросил:
– Вас действительно убили?
– Да, – ответил Ницан. – Но в случае крайней необходимости я могу задержаться в мире живых на пару минут. У вас такой случай?
– Не знаю, – с некоторой растерянностью ответил голос. – Может быть. Двести новых шекелей. Это как? Крайняя необходимость или нет?
– Н-ну-у… – Ницан тяжело задумался. Сумма выглядела солидно. Особенно если новые шекели перевести в старые – три тысячи. Вдруг его осенило. – А вы не могли бы в счет этих денег купить чего-нибудь легкого? Пивка, например. Тут внизу есть лавка. Скажете – для Ницана, хозяин даст вам холодного. После этого можете входить без стука. Согласны?
– Согласна.
– Только не вздумайте брать ячменное! – крикнул Ницан вдогонку быстро удалявшимся легким шагам. – Эти греческие штучки не для меня! Просяного, лучше – нашего, местного! В крайнем случае – мемфисского.
Обладательница мелодичного голоса вернулась так скоро, что Ницан едва успел прикрыть разобранную постель выцветшей попоной и надеть свои любимые тяжелые башмаки с порыжевшими квадратными носами, на очень толстой подошве. К зеркалу он приблизиться не решился, волосы кое-как пригладил наполовину лишившейся зубов расческой и, усевшись в скрипучее кресло с высокой спинкой, выжидательно уставился на дверь. Умник немедленно устроился на своей любимой чернильнице и тоже повернулся к двери. Его хвост время от времени тихонько щелкал по столу.
Вскоре на лестничной площадке раздались уже знакомые шаги, затем стук.
– Я же говорил можно не стучать, не заперто! – крикнул Ницан. – Входите!
Гостье оказалось на вид около тридцати лет, и выглядела она вполне подстать голосу, то есть, если не богиней, то, во всяком случае, царицей вполне могла оказаться О том, что у царицы или богини вряд ли возникла бы надобность в услугах субъекта, проживающего на Оранжевой улице, да еще и обладающего весьма сомнительной репутацией, Ницан как-то не подумал. Царица-богиня между тем хозяйским взглядом миндалевидных карих глаз окинула комнату, Умника не заметила («Уже хорошо», – подумал сыщик), посмотрела на хозяина, улыбнулась. Ницан, успевший вскочить и вытянуться по стойке «смирно», улыбнулся в ответ. Гостья, не дожидаясь приглашения, села в кресло для посетителей – жуткое сооружение, не подлежащее не только ремонту, но даже перемещению, – после чего милостивым кивком предложила сесть сыщику. Ницан бухнулся в свое кресло и только сейчас обнаружил, что с момента прихода гостьи перестал дышать.
