– Возражаю! – воскликнул Бергер. – Вопрос не соответствует процедуре перекрестного допроса. Носит предположительный характер. Задан не по существу. Не имеет под собой никакого основания.
– Напротив, вопрос глубоко обоснован, – заверил Мейсон суд. – Свидетельница показала, что заперла ящик буфета, показала, что видела нож утром тринадцатого, как и то, что в следующий раз увидела этот нож утром четырнадцатого. Я вправе допросить ее, чтобы доказать, что она, возможно, видела этот нож еще раньше утром четырнадцатого, а именно тогда, когда доставала его из ящика.
– Но, – возразил Бергер, – если она сделала это в состоянии лунатизма, то как она может знать о том, что вытащила нож из ящика?
– В этом случае, – ответил Мейсон, – ей достаточно будет сказать: не знаю.
Судья Маркхэм кивнул:
– Возражение обвинения не принимается.
Эдна Хаммер ответила чуть не плача:
– Я не знаю.
Мейсон сделал жест, как бы подводя черту.
– У меня все, – заявил он.
Гамильтон Бергер обменялся взглядом с молодым Блэйном, затем они вновь вполголоса возобновили консультацию.
– Еще вопросы будут? – спросил у них судья Маркхэм.
– Прошу прощения, если мы попросим у высокого суда предоставить нам еще две-три минуты на размышление, – ответил Бергер, – так как дело в целом приобрело неожиданный оборот.
Блэйн что-то неистово ему зашептал, но Бергер медленно покачал головой, затем спустя момент сказал:
– Хорошо, воспользуюсь предоставленным нам правом и задам мисс Хаммер несколько вопросов. Как я понял, вы признались, что подвержены лунатизму, мисс Хаммер?
– Да, призналась.
– Когда вы впервые узнали о том, что разгуливаете во сне?
– Недель шесть назад, а может, и два месяца. А возможно, и немного раньше.
– А как вы это обнаружили?
– Я беспокоилась о некоторых важных бумагах дяди Питера. Он оставил их на письменном столе в гостиной. Я сказала ему, что не думаю, что это для них подходящее место, но он ответил, что все нормально и их там никто не тронет. Я отправилась спать, глубоко обеспокоенная этим, и утром, когда встала, бумаги оказались у меня под подушкой.
Бергер повернулся к Блэйну, словно говоря всем своим видом: ну что, разве я не прав? Тот поежился, явно испытывая смущение, и шепотом сказал Бергеру еще что-то. Бергер вновь обернулся к Эдне:
– Почему вы не сказали нам об этом?
– Меня никто не спрашивал.
– И именно тогда достали эту книгу о лунатизме?
– Выписала ее, да, тогда.
– Почему?
– Потому что хотела изучить ее и выяснить, смогу ли я сама излечиться, а также убедиться – наследственное это у меня или нет. Иными словами, тяготеет ли надо мной проклятие предков.
– А сами между тем продолжали разгуливать по ночам во сне?
– Да.
Бергер со свирепым видом повернулся к Блэйну. Мейсон, глядя через пространство, разделяющее столы защиты и обвинения, ухмыльнулся, когда оба юриста шепотом вступили между собой в горячий спор. Доносившиеся до него свистящие и шипящие звуки не давали возможности разобрать, о чем шла речь, но были достаточно громкими, чтобы судить о том, что Бергер раздражен до предела.
– У нас все! – скорее огрызнулся он, чем объявил, невзирая на все возражения, нашептываемые Блэйном.
– У вас не возникло в связи с вопросами обвинения желания продолжить допрос свидетельницы? – спросил у Мейсона судья Маркхэм.
Мейсон покачал головой:
– Нет, ваша честь, я вполне удовлетворен показаниями свидетельницы в той форме, как она их изложила.
– На этом все, мисс Хаммер, – объявил судья. – Вызывайте вашего следующего свидетеля, мистер Бергер.
– Вызывается Джеральд Харрис.
Тот взглянул сочувствующим взглядом на Эдну Хаммер, когда вышел для дачи показаний. Она ответила ему вымученной улыбкой. После того как Харриса привели к присяге, Бергер, оставив без внимания предупреждающий шепот Блэйна, приступил к допросу:
– Вас зовут Джеральд Харрис?
– Да.
– Вы знакомы с обвиняемым Питером Кентом?
– Да, знаком.
– Вы находились в его доме вечером тринадцатого?
– Да.
– Я показываю вам нож, мистер Харрис, который представлен суду как доказательство номер два, и спрашиваю вас: видели ли вы этот нож когда-либо прежде?
– Видел, в особых случаях.
