– Я и не собираюсь влиять на них, а хочу поговорить с ними.
Голкомб, освободив дверной проем, сказал:
– Ну, если так, входите. Я буду поблизости во избежание недоразумений.
Эдна Хаммер вышла вперед и протянула Мейсону руку:
– Доброе утро, мистер Мейсон, могу ли я быть вам чем-нибудь полезной?
Мейсон кивнул.
– Она свидетельница обвинения, – предостерег Голкомб.
Мейсон в упор глядел на полицейского.
– То, что окружной прокурор вручил кому-то повестку, еще не значит, что этот человек должен быть напуганным, – ответил он. – Долг свидетеля – говорить правду! Когда дело будет назначено к разбирательству, я сам вручу повестки нескольким свидетелям. Кстати, сержант, мне нужно побеседовать с мисс Хаммер наедине.
Голкомб возразил:
– Вы не должны говорить ей, какие давать показания.
– А вы не должны указывать мне, что делать, говоря вашими словами – влиять на меня, – отрезал Мейсон. Он взял Эдну под руку. – Думаю, мы поговорим у вас в комнате, Эдна.
Они прошли вниз по коридору. Голкомб ринулся к телефону.
– Что он собирается делать? – спросила она.
– Звонить окружному прокурору, – ухмыляясь, ответил Мейсон. – Давно он здесь?
– С половины восьмого.
– Вы звонили ему?
– Да, и мне не следует держаться с вами слишком по-дружески, не так ли? – осведомилась Эдна. – Мы же не хотим, чтобы они нас заподозрили?
Мейсон кивнул и спросил:
– Положили нож, все нормально?
– Да.
– Когда это было?
– Около одиннадцати.
– Ящик заперли?
– Да!
– Где ключ?
– У меня.
– Уверены, что ключ только один?
– Ну… конечно!
– С каких пор вы запираете ящик?
– Со следующего дня, как нашла нож под подушкой.
– Откуда вы знаете, что от ящика больше нет ключей?
– Потому что ключ находился в замочной скважине. Я вынула его и стала запирать им замок. Другого ключа в ящике не было.
– И ящик никогда не запирался в дневное время?
– Нет.
– Но вы уверены, что он был заперт всю ночь?
– Да, конечно, ведь вы же сказали мне запереть его!
– Вас никто не видел?
– Нет, конечно нет! Почему вы спрашиваете об этом?
– Думаю, вдруг дворецкому в буфете что-нибудь могло понадобиться?
– Вряд ли. Было слишком поздно. Он уже ушел спать.
– О’кей, – сказал ей Мейсон. – Теперь обождите, когда Голкомб отойдет от телефона, затем отодвиньтесь немного от меня и окликните его. Скажите ему, что предпочитаете, чтобы он присутствовал при нашем разговоре, потому что не хотите нажить неприятностей. Держитесь естественно и старайтесь выглядеть как можно более убедительно!
– О, я люблю притворяться. Мне нравится разыгрывать роль, особенно такую.
– Тогда валяйте, – приказал он ей.
Она подождала несколько минут, пока сержант Голкомб не закончил беседу по телефону и не стал наблюдать за ними, испытывая ярость от собственного бессилия. Внезапно Эдна Хаммер резко отшатнулась от Перри Мейсона, сделала два быстрых шага назад, остановилась и уставилась на адвоката как бы в изумлении. Мейсон двинулся к ней. Она отошла еще на шаг, при этом импульсивно повернулась и окликнула сержанта Голкомба:
– Сержант, можно поговорить с вами?
Стремительный стук каблуков Голкомба, с которым он ринулся вперед, был красноречивей любого ответа. Когда он приблизился, она сказала:
– Мистер Мейсон думает, что он вправе говорить со мной, но вы, по-видимому, с этим не согласны. Не будет ли лучше, если вы послушаете?
– Он здесь не нужен, – сердито заявил Мейсон. – Я могу задавать вам вопросы, какие пожелаю, а ему следует держаться подальше.
– Но он, по-видимому, полагает, что ему следует находиться там, где он сможет слышать то, что вы говорите.
– То, что он полагает, не имеет никакого значения, – возразил Мейсон. – Вы же хотите сотрудничать со мной, не так ли? Ведь вы же любите своего дядю?
– Да, люблю, но не знаю, что делать.
– Последовать моему совету.
Сержант Голкомб встал возле нее.
– Если вы желаете, чтобы я присутствовал, – заявил он, – никакая сила на земле не сможет мне в этом помешать. Вы довольно ясно дали понять, что хотите этого. Следовательно, не обращайте никакого внимания на то, что он говорит. Вы совершенно правы!
Она застенчиво улыбнулась Мейсону:
– В самом деле, мистер Мейсон, думаю, так будет лучше. В конце концов, ведь вы не собираетесь говорить мне ничего такого, о чем бы нельзя было знать сержанту Голкомбу, разве не так?
