— Слушай, Нонна, еду из Смольного, встречался там, между прочим, с Иван Иванычем, — тоже, между прочим, в Выборгской прокуратуре работал, правда, недолго. О тебе хорошо отзывался, привет тетке передавал…
Конечно, в бессознательном возрасте мне приходилось пешком заходить под теткин рабочий стол, но встреча с Иван Иванычем там исключалась, и вообще никто нас друг другу не представлял. Я не помнила всех теткиных боевых товарищей. Но, по мнению руководства, это не служило оправданием.
Смутные намеки в мой адрес раздавались все чаще. Шумевшие за дверью кабинета Скрипка и Зудинцев при моем появлении стали как-то чересчур вежливо замолкать. Тягостную недосказанность месяц спустя бесцеремонно нарушил Спозаранник. В шесть утра он поднял меня с постели телефонным звонком:
— Не разбудил? Обязательно к утренней летучке разузнай все о вице-губернаторе, задержанном вчера в одиннадцать вечера в ресторане. Он жил на Сикейроса. Позвони тетке, свяжись с родственниками…
Перспектива объясняться в шесть часов утра на тему взаимоотношений с именитыми родственниками не прельщала. Легче было сонно хмыкнуть в трубку: «Угу». Если некоторые мужчины мечтают жениться на сиротах, то я с этого момента предпочла бы вырасти беспризорницей. По крайней мере, при знакомстве не слышала бы участливых вопросов: «Не родственница ли тому самому» или «той самой». Спрашивали бы прямо:
— Не вы ли, гражданка Железняк Нона Евгеньевна, 1969 года рождения, город Ленинград, в феврале 1918 года по личному распоряжению Владимира Ильича закрыли Учредительное Собрание первого созыва, явившись в зал Таврического дворца в матросском бушлате?
С каким облегчением я бы ответила:
— Не я! Это сделал мой прадедушка.
Я решила появиться в агентстве раньше всех, чтоб успеть поработать с архивом. Но уже на пороге услышала громкий разговор. В коридоре сцепились Скрипка и Зураб.
— Ты вообще-то смотришь, куда едешь? — ехидно спрашивал завхоз.
— Меня в армию брать не хотели, сказали — дальтоник. Аномальная трихромазия, слышал? — Гвичия в спорных случаях предпочитал не отвечать на вопросы прямо. — Едет грузин на машине, не справился с управлением, перевернулся в кювет. Подъезжает гаишник.
ГАИШНИК: Предъявите права! Ездить не умеете — не садитесь за руль!
ГРУЗИН: Слюшай, дарагой, мой машина, хачу еду, хачу переворачиваюсь.
— Ага, — ядовито оборвал Зураба Скрипка. — Только машина не твоя, а общая, принадлежит агентству.
Самые худшие предположения оправдывались. Старухи небольшого микрорайона, ограниченного проспектами Художников и Луначарского, совсем ослабли. Они скоропостижно умирали или вовсе исчезали.
Примерно полгода назад в агентство пришла интеллигентного вида дама средних лет и поведала загадочную историю смерти своей матери. Впрочем, начала она с извинений, сказала, что истории, которую нам предстоит услышать, скоро исполнится полгода, ее переживания давно похоронены, до правды докопаться она не надеется.
— Материально я не нуждаюсь, живу в хорошей квартире на зеленой улице, недалеко от центра, — предупредила наши вопросы дама. — Мне ничего от вас не нужно, только чем больше я думаю о гибели матери, тем более странными и необъяснимыми кажутся мне некоторые обстоятельства, которые могут вас, журналистов, заинтересовать, — дама определенно внушала доверие.
Дочь поссорилась с матерью несколько лет назад, когда старуха, забыв о внуках, все свободное время посвятила своему здоровью. Где хилая и больная (как ей казалось) старуха черпала силы для реализации нового метода оздоровления, неизвестно. Выбирая «диетические продукты», она доводила до дрожи закаленных в словесных баталиях продавщиц из углового продмага. Она «моржевала» в проруби у Петропавловки с октября по апрель, а летом невская вода казалась ей слишком теплой, и бабка обливалась водой из крана со льдом из морозильника. В общем, готовила себя, как йог, к нирване. В свободное от физических моционов время занималась самокопанием и всякими оккультными упражнениями — вроде столоверчения и заклинания духов. Дочь махнула рукой на бабкины «поиски», за домашними делами забывала звонить.
