– Откуда мне это знать? – неохотно ответил Гуллинг. – Когда полицейский перевернул бак, конечно, все содержимое смешалось.
– Но свидетель Диксон поднимал крышку, – заметил судья, – он должен был сделать это, чтобы вынуть оружие. Если бы он увидел лежащий наверху револьвер, то он вынул бы его и не давал бы распоряжения переворачивать бак.
– Именно это я и имел в виду, – поддакнул Мейсон. – Именно поэтому я задавал свидетелю вопросы таким, а не иным способом.
– Вы проверили, когда досыпались дальнейшие партии мусора? – спросил судья.
– Да, ваша честь, проверил, – ответил Мейсон. – Согласно моим сведениям в этот день не досыпали мусор между двумя часами и семью пятьюдесятью.
– Сторона обвинения пыталась проверить это? – спросил Линдейл.
– Сторона обвинения этого не проверяла, – ответил заместитель окружного прокурора со все возрастающим раздражением. – У стороны обвинения собрано уже достаточное количество улик, чтобы доказать вину обеих обвиняемых.
– Понимаю, – сказал судья Линдейл. – Дальнейший ход процесса может выглядеть совершенно иначе. Но суд хочет обратить внимание обвинителя на тот факт, что мы имеем дело с обвинением в убийстве первой степени. Если существует какая-либо неточность в доказательствах, то мне кажется, что сторона обвинения, так же как и защита, должна работать над выяснением этих неточностей. Суд пришел к выводу на основании показаний свидетелей, что обвиняемая Адела Винтерс не могла спрятать оружие глубоко под мусор. Ведь доказано, что этот револьвер – орудие убийства?
– Да, ваша честь, – ответил Гуллинг.
– Тогда я предлагаю, чтобы мы отложили дело до завтрашнего утра, – сказал судья Линдейл. – И чтобы сторона обвинения при помощи полиции специально занялась выяснением того, досыпались ли отбросы в бак между двумя часами двадцатью минутами и моментом, когда был найден револьвер. Суд откладывает заседание.
Гарри Гуллинг отодвинул кресло и встал из-за стола. Он выглядел мрачно. Решительным шагом он направился в сторону стола, занимаемого защитой.
– Мистер Мейсон.
Мейсон поднялся и повернулся к нему.
– Я надеялся, – сказал Гуллинг, – что до вечера дело будет решено, а присяжные заседатели, ознакомившись с фактами, вынесут обвиняемым приговор.
Мейсон только кивнул головой, настороженно глядя на него.
– К сожалению, – продолжал Гуллинг, – в результате ваших ухищрений ситуация переменилась. Вы так трактовали факты, что дезориентировали присяжных, и это до некоторой степени спутало мои планы.
Мейсон продолжал молчать.
– Но только до некоторой степени.
Краем глаза адвокат заметил фоторепортеров, державших наготове аппараты.
– Я чувствую себя обязанным, мистер Мейсон, сказать вам, что моя основная стратегия не меняется. Вручаю вам повестку в суд, вы предстанете перед Большим Жюри сегодня в семь часов вечера. – И Гуллинг подал бумагу Мейсону.
Одновременно блеснули вспышки фотоаппаратов.
– Благодарю, – спокойно сказал Мейсон, пряча повестку в карман.
– И предупреждаю вас, – продолжал Гуллинг, когда фоторепортеры помчались проявлять материалы, чтобы успеть опубликовать снимки в вечерних газетах, – что вы будете обвинены в даче ложных показаний и пособничестве преступнику. У меня теперь есть доказательства, что вы забрали Еву Мартелл при выходе из трамвая и спрятали ее. У меня впечатление, что владелица пансионата, желающая поддержать вас, также виновна в даче ложных показаний. Расследование выяснило, что она ваша давняя клиентка, которую вы успешно защищали некоторое время назад. Моей обязанностью является сказать вам все это, чтобы вы могли подготовиться.
– Отлично, – ответил Мейсон с каменным лицом. – Вы предупредили меня, а теперь я вас предупреждаю. Вы сделали из этого дела арену для сведения личных счетов. Вы лично приняли участие в процессе. Предполагаю, что сегодня вечером вы захотите так же лично допросить меня. Вы – человек, состоящий на общественной службе. Я – нет. Вы хотите меня лишить лицензии и посадить в тюрьму. Я в состоянии выдержать ваш натиск, могу себе позволить. Но если я отплачу вам тем же, вам будет трудно это перенести.
