— Да, беспокоюсь, Джон.
Она редко называла его по имени. Квейль взял ее за руку:
— Мы должны что-то сделать, Елена.
— Вы о чем?
— Вы знаете… о нас с вами. Не может же это так продолжаться… Мы словно чужие. Меня это угнетает.
— Подождем еще, Джон. Я боюсь, что вы уедете и не вернетесь, что тогда будет?
— Если я уеду, вы поедете со мной. — Это были не пустые слова.
— Не будьте так решительны, — сказала она. — Не так все это просто.
— Я говорю, что думаю. Если я уеду, вы поедете со мной. Это очень просто.
— Я не смогу. Не будем об этом говорить. Куда мы поедем? Нет…
— Во всяком случае сейчас мне надо уходить.
Квейль надел пилотку, и они повернули назад, к госпиталю. Там они расстались, и он побежал в гостиницу. Его уже ждали. Летчики сели в автобус и поехали на аэродром.
Когда эскадрилья находилась почти над Эльбасаном, Квейль почувствовал себя дурно. Под ложечкой у него давило, его мучила тошнота, и он хотел бы, чтобы его вырвало. Они кружили над облаками на высоте двенадцати тысяч футов. Воздушных ям не было. Хикки предупреждал, что их ждут сюрпризы, но Квейль все же был удивлен, когда справа от них, на высоте около пятнадцати тысяч футов показался целый полк «КР—42», развертывавшихся клином.
— Сомкнуться, — крикнул Хикки в микрофон.
Когда «42» пошли на сближение, Хикки взмыл кверху, остальные за ним. Они поспешно стали набирать высоту и чуть не наскочили на итальянцев. Когда «42» развернулись, Квейль увидел прямо перед собой тень от крыльев двух истребителей и белое пламя, вылетавшее из пулеметов под крыльями. Короткие белые вспышки… одна за другой… А над головой у него трассирующие пули… Прошло как будто много времени, а он все еще не поднялся над ними… Квейль чуть не врезался в итальянца, а тот в него. Он выпустил в «42» пулеметную очередь, когда хвост истребителя мелькнул в его прицеле на расстоянии каких-нибудь пятидесяти ярдов. Когда он выровнял свой самолет, небо вокруг кишмя кишело итальянцами, и один «42» шел на него. Он боевым разворотом ушел от атаки, но потерял высоту. Другой «42» напал на него сзади. Сделав крутую мертвую петлю, он увернулся от него и огляделся вокруг. Немного правее он увидел двух «Гладиаторов», на них наседало около двадцати «42». Квейль дал полный газ и бросился на помощь.
Он атаковал «42», который штопором пошел вниз — все ближе и ближе к земле — и исчез в столбе пламени. Но «Гладиатор» тоже входил в штопор. И вдруг Квейль увидел, как из кабины «Гладиатора» выбросился летчик — черный муравей — и как парашют раскрылся белым облачком.
Оглядевшись вокруг, Квейль заметил, что один «42» спикировал к парашюту. Он увидел белые дымки и трассирующие пули. Видел, как парашют вспыхнул, потом превратился в черную кляксу и молнией понесся вниз, оставляя за собой полоску дыма, а черная фигура летчика с высоты двух тысяч футов, рассекая воздух, полетела на черную землю.
Квейль сделал боевой разворот и упал камнем. Он не спускал глаз с «КР—42», который расстрелял парашют. Тот вывел самолет из пике и теперь набирал высоту. Квейль несколько довернул самолет, чтобы встретить врага в лоб. Как только «КР—42» оказался в его прицеле, он резко нажал спуск.
Он стрелял и стрелял и шел на «42» прямо в лоб. «Гладиатор» дрожал от стрельбы. Квейль шел на «42» прямо в лоб, пока охватившая его ярость не стала стихать, — тогда он поднялся вверх, сделал крутой разворот и с новым бешенством устремился на врага сверху. Но «КР—42» в облаке черного дыма уже падал бессильно на землю.
Итальянские истребители уходили, и Квейль увидел двух «Гладиаторов», которые повернули домой.
Кто же, думал Квейль, выбросился на парашюте? Он был слишком далеко от других, чтобы видеть, что с кем случилось. Еще раз оглянувшись, он последовал за двумя «Гладиаторами», шедшими впереди. Он был так взбешен поступком летчика, расстрелявшего парашют, что на глазах у него выступили слезы ярости. Он испытывал неудовлетворенность от того, что только сбил «42». Этого ему было мало. Хотелось видеть гибель самого летчика. «Если бы только он был поближе ко мне, я бы всадил пулю прямо в него», — думал Квейль.
