Один из механиков подал Нитралексису холщовый мешок. Нитралексис крикнул что-то по-гречески, другой механик опустился на четвереньки в грязь и выбил камни из-под колес. Самолет покатил по аэродрому, и англичане ждали, что он сделает поворот и оторвется от земли против ветра. Мотор заревел, самолет пошел быстрее, поплыл над землей, потом, весь трясясь, поднялся выше и по ветру стал набирать высоту. Маленький Папагос, высунувшись из кабины, держал наготове пулемет. Ствол пулемета торчал в воздухе, как мачта… Они сразу скрылись в тумане, хотя Квейль долго еще слышал шум мотора, с трудом преодолевающего высоту, и до него донеслись звуки выстрелов — это Папагос, летчик-наблюдатель, пробовал свой пулемет.
— Пропал пилот, — сказал Брюер, и все рассмеялись, вспомнив Нитралексиса.
— Он сумасшедший, — сказал Тэп.
Квейль сказал:
— Чем больше я вижу греков, тем больше убеждаюсь, что они выиграют войну, потому что все они сумасшедшие.
— Какие шансы могут быть у итальянцев при встрече с ним? — спросил Ричардсон.
— Тысяча против одного, — ответил Тэп. — Что он будет делать, если на него налетит целый полк «42»?
— А ему наплевать, — сказал Ричардсон.
— Не очень-то! Прямо скажу, если он вернется благополучно в такую погоду в этой корзине, тогда я поверю в чудеса.
— Куда к черту девались эти греки с горючим? — начал раздражаться Хикки.
Им пришлось еще долго ждать, пока подъехал грузовик с кучкой веселых греческих авиатехников, восседавших на его бортах, свесив ноги вниз. Меллас еще не появлялся, и Хикки крикнул сердясь: «Пошевеливайтесь, вы! Пошевеливайтесь! Живее!» Херси не отходил от грузовика, пока шла заправка, но это «нисколько не подгоняло греков. Они больше думали о бочках и бидонах, которые они опорожняли, — в каждом бидоне они оставляли немного бензина для себя.
К концу заправки туман сгустился еще больше, видимость стала еще хуже.
— Черт возьми, хоть бы прислали метеорологическую сводку! — продолжал сердиться Хикки. — Нельзя же вслепую сниматься с аэродрома в такую мерзкую погоду!
— Ничего, — сказал Тэп, — мы полетим за этим сумасшедшим греком, — интересно посмотреть, что с ним будет.
— Нет, на сегодня придется отставить. Проклятые греки! Где они, черт их побери, валандались столько времени?
Тэп в шутку стал доказывать Хикки, что непременно надо лететь, но был доволен не меньше остальных, когда Хикки заявил, что полет отменяется. Нельзя летать в такую погоду. Они уселись в автобус и поехали обратно в гостиницу.
Квейль тотчас же отправился в госпиталь и сказал девушке, сидевшей за столом, что ему надо видеть старшую сестру. Девушка покачала головой, и Квейль догадался, что сестра занята. Он уже собрался уходить, как вдруг его кто-то окликнул. Он обернулся. Это была Елена.
— Хэлло, — сказал он. — Вы приехали.
— Хэлло, — сказала она. — Вот и вы.
Квейлю сразу стало тепло, когда они крепко пожали друг другу руки.
— Значит, добрались? — сказал он.
— Это вы спрашивали обо мне у старшей сестры? Да, я добралась сюда благополучно.
— Я заходил узнать о вас. И побеседовал со старшей сестрой. — Квейль радостно улыбался, глядя на Елену, — она казалась такой серьезной.
— Вы напрасно обращались к старшей сестре.
— Почему? Она теперь мой лучший друг. Мы сейчас вместе пойдем к ней.
— Что вы ей говорили?
— Ничего.
Он взял ее под руку и повел.
— Она расспрашивала меня об отце, — сказала Елена серьезным тоном.
— Я только сказал, что ваш отец интересуется политикой.
— Это неосторожно.
— Сестра — хорошая женщина, — сказал Квейль.
— Как вы могли так скоро узнать ее? Не надо говорить о таких вещах.
— Ладно, пойдем к ней. Она плохого не сделает.
Квейль постучал в дверь старшей сестры. Она крикнула: «Эмброс!» — и они вошли. Сестра подняла глаза от стола, заваленного большими белыми карточками.
— Хэлло, сестра! — сказал Квейль, обращаясь к ней. — Я пришел к вам не один…
— А, мой инглизи!
— Это Елена Стангу, — пояснил Квейль, указывая на Елену.
Елена быстро сказала что-то по-гречески, и сестра кивнула головой.
— Простите, — обратилась Елена к Квейлю. — Я извинялась перед старшей сестрой.
— Она прекрасная девушка, — заметила сестра. — Она извинялась за вас.
