Теория «мичуринского дарвинизма» подоспела ко времени: в 1931–1935 годах наиболее серьезные биологи страны все чаще стали задумываться над странной карьерой Лысенко в науке. Одних настораживали опыты, предпринимаемые без всякого контроля сразу на тысячах гектаров. Других возмущали грубые по форме и неграмотные по содержанию статьи Презента и Лысенко, направленные против проверенных фактов генетики, против крупнейших экспериментаторов мировой науки.
Летом 1935 года член президиума ВАСХНИЛ, профессор Московского университета Михаил Михайлович Завадовский впервые обратил внимание своих коллег на странный альянс, образовавшийся в науке. Завадовский рассказал, что в Ленинградском университете распространяется мнение, будто в Советском Союзе нет никакой генетики и никаких генетиков, кроме Мичурина и Лысенко. Что Лысенко — прямой продолжатель Дарвина. Утверждает все это на своих лекциях заведующий кабинетом дарвинизма философ И. И. Презент. «У меня сложилось такое представление, что Лысенко плохо знает содержание науки… — заметил академик Завадовский. — У него не хватает эрудиции. Этой эрудицией ему помогает Презент, который тоже не знает физиологии, но в последнее время интересуется ею. Получается комбинация, синтез, который дал, с одной стороны, интересную мысль, с другой стороны, пестрит рискованными местами. Поскольку пресса подхватывает некоторые утверждения Лысенко — Презента, они приобретают, с моей точки зрения, угрожающий характер… Шумиха, которая имеет место… не только выворачивает мозги у молодежи и аспирантов, выворачивает мозги и у самих работников; а у Лысенко получается головокружение от успехов, которое лишает его возможности держаться на ногах».
Завадовский попытался обратить внимание также на нравственную сторону оси Презент — Лысенко. Изгнанный однажды из университета за растление студенток, Презент был и прежде известен как человек нечестный и нечистый. Его контакт с одесским агрономом тоже сильно отдавал спекуляцией. Напористый, властолюбивый, выходящий на гребень удачи, Лысенко тащил за собой хитрого конъюнктурщика и сам питался его лукавыми рекомендациями. Однако, разглядев все неприглядности этого «научного» союза, академик Завадовский то ли по мягкости характера, то ли в предвидении лысенковской карьеры ограничился тем, что призвал президиум ВАСХНИЛ помочь Лысенко разобраться в ошибках, разъяснить ему несостоятельность его претензий на звание советского Дарвина.
На том же заседании президиума ВАСХНИЛ саратовский селекционер и генетик Г. К. Мейстер заявил, что Презент и Лысенко шельмуют данные современной генетики, явно не прочитав ни строчки из Моргана и Менделя.
«Наша селекция построена на генетике, а генетика имеет массу достижений, особенно за последние годы, — сказа. Мейстер. — Не принимать в расчет эти достижения — значит, ничего не понимать. Так критиковать, как критикуют Презент и Лысенко, неприлично, особенно неприлично нам в СССР, где ЦК партии и Совнарком решили устроить международный конгресс по генетике, а наши академики помещают критику рыночного характера… Пишут, что есть только два селекционера, Мичурин и Лысенко… Действительно, в СССР был выдающийся селекционер Мичурин, который имел огромные достижения, но ставить Лысенко на одну доску с Мичуриным нельзя, ведь он на протяжении десятка лет не вывел ни одного сорта…»
В том же духе, обвиняя Лысенко в невежестве и неэтичном поведении, выступали недавно назначенный на место Вавилова президент ВАСХНИЛ Муралов, вице-президент Бондаренко, заведующий бюро по опытному делу Лапин. Единственным защитником Лысенко на этом заседании оказался Вавилов. Правда, он признал несерьезными некоторые рассуждения одесского агронома насчет так называемого инцухт-метода, но в основном научное направление одесского института одобрил. «Лысенко, — сказал Николай Иванович, — осторожный исследователь, талантливый, его эксперименты безукоризненны».
Что это было? Затянувшееся заблуждение? Или правы некоторые бывшие сотрудники, которые утверждали, что смещенный с поста вчерашний президент ВАСХНИЛ уже не был свободен в своих публичных оценках? Мне более достоверным кажется первое утверждение. Николаю Ивановичу, когда того требовала польза дела, случалось быть и дипломатом. Но науку, самую истину он никогда не предавал. В крайнем случае Вавилов мог бы промолчать. Публично он отстаивал только то, во что верил.
![«Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]](/uploads/books/images/b5/b580faa0aa2fe66b2e4ab892819ebb47d23cc222.jpg)
