Дело академика Вавилова - страница 46

Однако, доверяя Лысенко как своему коллеге, Николай Иванович с конца 1931 года предложил всем опытным станциям ВИР, где проводились так называемые географические посевы, испытать эффективность яровизации. Особенно настойчиво требовал он испытывать яровизацию в условиях севера. «То, что сделал Лысенко, и то, что он делает, представляет совершенно исключительный интерес, и надо Полярному отделению эти работы развернуть», — писал он в Хибины агроному И. Г. Эйхфельду.

Но проверка в растениеводстве — дело не простое и не скорое. Каждый опыт требует самое малое года-двух, а то и больше. Чтобы точно оценить влияние яровизации на различные культуры в разных районах страны, нужны годы и годы. А пока на делянках выяснялась истинная ценность лысенковских идей, сам Лысенко быстро восходил в «научный» зенит. В 1932 году Николай Иванович хлопочет перед президентом Всеукраинской академии наук А. А. Богомольцем, чтобы Лысенко избрали в члены академии. Год спустя — еще одно ходатайство, адресованное в Комиссию содействия ученым при Совнаркоме СССР: Вавилов рекомендует агронома Т. Д. Лысенко в качестве кандидата на премию 1933 года за открытие яровизации. «И теоретически и практически открытие Лысенко уже в настоящей фазе представляет исключительный интерес, и мы бы считали т. Лысенко одним из первых кандидатов на получение премии».

В 1934 году все тот же Вавилов обращает внимание Биологического отделения Академии наук СССР на исследования Лысенко. «Хоть природа яровизации подлежит дальнейшему изучению и, вероятно, вскроет еще много нового», но метод этот Николай Иванович считает «крупнейшим открытием». Столь же ценным представляется ему учение о стадиях развития растительного организма. «Товарищ Лысенко в течение 10 лет упорно работает в одном и том же направлении, — писал Вавилов. — Хотя им опубликовано сравнительно еще немного работ, но последние работы по значению представляют настолько крупный вклад в мировую науку, что позволяют нам выдвинуть его кандидатом в члены-корреспонденты Академии наук СССР».

Докладывая в мае 1934 года в Совнаркоме о достижениях ВАСХНИЛ, президент Академии имени Ленина снова подчеркивает ценность научных открытий Лысенко. Это постоянное возвеличивание заслуг одесского растениевода вскоре дало свои плоды: на Лысенко обратили внимание высокие должностные лица. В Одессу зачастили гости из столицы Украины, а потом и из Москвы. Ученый из крестьян всем нравится — и анкетой, и своими высказываниями он на редкость точно соответствует требованиям времени. Народный комиссар земледелия СССР Я. А. Яковлев даже предоставил ему своеобразную привилегию: Лысенко мог по любому поводу обращаться лично к наркому. Лысенко не пренебрег такой возможностью, в 1932–1933 годах, как явствует из архива, он часто пишет Яковлеву, то жалуясь на недостаток сотрудников в лаборатории, то с просьбой перевести в Одессу своего приятеля Долгушина, то по другим столь же незначительным поводам. Просьбы его, как правило, выполняются. Нарком явно заинтересован работами Лысенко. Он лично заказывает агроному статью о яровизации для советского павильона на выставке в Кенигсберге, дает в 1932 году указание распространить яровизацию на 100 тысячах гектаров в совхозах и широко внедрять ее в колхозах.

Позволю себе небольшое отступление.

Итак, документы свидетельствуют: в начале 30-х годов академик Вавилов открыл агроному Лысенко путь к должностной и научной карьере. Как ни печален сам факт, он неоспорим.

Многолетний друг Николая Ивановича, его однокашница по Петровской академии Лидия Петровна Бреславец в интервью, данном незадолго до смерти, сообщила радиожурналистке А. Г. Хлавне: «Николай Иванович сам втягивал Лысенко на высоту. Вот как-то раз я была на научном заседании в тридцать четвертом году, когда Николай Иванович говорил: «Мы сейчас попросим [выступить], есть такой молодой человек, подающий большие надежды, ученый Лысенко». Лысенко себя тогда уже держал так, что мы не выдержали и сказали Николаю Ивановичу — это страшно, зачем он так его тянет кверху…»

Это воспоминание перекликается с другим, записанным профессором Л. П. Бреславец для печати: «Но, к сожалению, доброта и наивность, почти детская, такие чудесные в этом большом человеке, иногда мешали ему с должной ясностью разглядеть другого человека. Этим воспользовались некоторые низкие лица. Я бы не хотела, — добавляет она, — чтобы создавалось впечатление, что Николай Иванович не разбирался в людях. Он видел недостатки некоторых из своих коллег, но считал, что любовь к науке их перевоспитает».