Илька оглянулся. Глаза его вдруг столкнулись с глазами Одика и вспыхнули злобой и отвагой.
- Не учи меня! - крикнул Илька, в какую-то долю секунды он понял: пройдет!
Хоть бы для того, чтобы этот дурачок из Москвы не думал о нем ничего такого… Чтобы не поверил своим ушам, если и слышал у сарая, как он на ухо шепнул Карпову имена тех, кто лез в его сад; ведь они и в грош его не ставят; им подавай таких, как Мишка, а Мишка никчемный, и не ему командовать их группой. Они бы с другим командиром не то делали! Толк был бы. Он, может, и пошел в этот глупейший налет на Карпова только в пику Мишке… Чего налетать на Карпова? Он неплохой мужик: крепкий, неглупый вон какую домину отгрохал! - и на участке порядок: чего только не растет. И Лиля живет у него как у Христа за пазухой. Не то что у жалких, вечно пьяненьких Катраньих рыбачков… Карпов как надо поговорил с ним: ему нужно только одно - поймать хоть раз Катрана, и тогда все будет в порядке!.. Вначале Илька не хотел связываться с ним и обещать. Но потом выяснилось, что Карпов знает про Ильку все и даже то, что его мамка потихоньку носит на базар самодельную виноградную водку и на дому тайком продает ее желающим, а это ведь строго-настрого запрещено законом говорят, даже статья специальная в Уголовном кодексе есть: торговля крепкими спиртными напитками - монополия государства… Не дай бог, Карпов еще разболтает это в отделении милиции! И отцу тогда несдобровать: выгонят из "Якоря", и денежек у него не получишь. Так что умней было согласиться. Конечно, неприятно было, таясь ото всех, красться в его "Северное сияние", чтобы сообщить, когда лучше расставить в саду мышеловки. А когда прокрался, стало хорошо: ведь, черт побери, они в его руках: что хочет сделает с ними, с героями! Захочет - их оштрафуют или по их героическим задам основательно погуляет отцовский ремень… Ха-ха!
Но нельзя было допустить, чтобы они узнали это.
И нельзя, чтобы этот дурачок смотрел на него такими глазами и думал, что он боится пройти по скале, что в сарае он, трясясь от страха, все рассказал.
Он думает, Илька трус?
Смотри же!
Илька махнул рукой, оторвался от выступавшего из горы камня и быстрыми маленькими шажками пошел, побежал по отвесной, уходящей в воду стене, пошел туда, где сидели эти храбрецы, уверенные, что они - соль земли, самые смелые, самые умные…
Он шел вперед. И не падал.
Страха не было. А может, он был, и такой сильный, такой ледяной, такой мертвящий, что Илька не чувствовал тела и, ничего не понимая, бежал по этой скале.
- Ур-р-р-р-а! - загремело вокруг Одика, и он весь как-то ослабел, поник и сел на камень.
Илька скрылся за полукруглым поворотом стены. И как только он выпал из поля зрения Одика, там, на невидимом отсюда мысу, тоже прогремело ура.
- Пятый, пятый там! - закричал Вася и нервно, в припадке странного веселья, стал тормошить Одика. - Ты чего ж, не рад? Пятый уже там! И может, когда-нибудь все мы проберемся худа!
- Отстань от меня, - устало сказал Одик, встал и, потупясь, обходя ребят, пошел по тропке, потом по гальке - у самого моря. Потом сорвался с места и побежал.
Он бежал изо всех сил, бежал к Федору Михайловичу…
Одик постучал.
- Заходите! - Одик толкнул дверь.
Учитель сидел у открытого окна и рассматривал большой альбом со старыми, красноватыми, полуоблезшими фресками. Одик перевел дыхание, поздоровался и вытер лоб.
- Одиссей? - немножко удивился учитель. - Ну как там наша ребятня?
- Федор Михайлович, - каким-то чужим, деревянным голосом спросил Одик, - скажите, пожалуйста… Предатель… может быть мужественным?
Федор Михайлович оторвал от фресок голову.
- Странный вопрос, - сказал он, - это исключено… Как у тебя даже мог возникнуть такой вопрос?
Одик ничего не ответил.
- Это совершенно невозможно… Понимаю, все не так просто… Случается и такое, что даже трус оказывается храбрым или смелым на минуту-другую или даже на больший срок… Но мужественным… Нет, этого не может быть… Мужество и предательство? Никогда! Эти понятия несовместимы. Ведь мужество - это одна сторона благородства, а вторая его сторона бескорыстие, а третья - справедливость… Ты никогда не думал об этом?
