Первое, что я увидел, когда мы подошли к темной даче Сергея Сергеевича, был серый кот Ерофей, сфинксом застывший на крыльце. Подпустив нас поближе, он сел и в ответ на мое приветствие протяжно мяукнул, словно жаловался, что его не пускают в дом.
— Не фига себе, котяра, — шепотом сказал отец. — Это Ерофей, да? Чего это он на улице?
Ерофей стал бодать головой запертую дверь и мяукать, словно просил, чтобы мы поскорее впустили бедное домашнее животное внутрь, где ему и полагается находиться в темное время суток. Отец, шурша кустами, обошел дом и, вернувшись на крыльцо, нажал кнопочку звонка. Подождал, прислушиваясь, и снова позвонил, на этот раз трелью. Я отошел от крыльца и стал смотреть, не зажжется ли окно на втором этаже. Или на первом… Я видел, как отец присел к замку и попробовал подергать дверь, определяя, с какой стороны она закрыта. Но не определил. Вот он снова позвонил и тут же припал ухом к двери. Мне показалось, что за окнами второго этажа послышалось глухое мычание. Я напряг зрение и слух, но больше ничего не заметил и не услышал. Вновь завел свою песню Ерофей, и папа, топнув ногой, прогнал его с крыльца.
— Н-да, — тихо сказал папа и задумчиво посмотрел на светящееся окно соседней дачи; он размышлял насчет визита к соседям. — Черт его знает, как-то неловко… Выковыряв из-под манжета рубашки часы, отец принялся разглядывать циферблат. — Без двадцати час уже…
— Ты слышал? — я тронул его за плечо. Мне показалось, что в доме раздался стук.
— Тихо! — отец вскинул палец.
Теперь мне стало казаться, что в доме скрипнули ступени; я знал, что из тамбура за дверью идет лестница на второй этаж. Там обычно ночевали гости.
— Фантомас какой-то, — сказал отец и вновь принялся звонить и прикладывать ухо к дверной щелке. Я отступил от крыльца и задрал голову. За стеклом неподвижно бледнела занавеска. — Пошли к соседям! — сошел с крыльца папа.
Соседи сказали, что приехали на дачу вечером, и никого не видели и не слышали. Приятный дедушка в майке и тренировочных штанах предлагал зайти и напиться перед обратной дорогой чаю с вареньем и свежими калачами из филипповской булочной на Старо-Невском.
3
… Тетя Зина с мамой дежурили на подъезде к даче, и мы, открыв для них задние дверцы, впустил женщин в машину.
— Свет не горит, никого нет, — отрапортовал папа. — Соседи приехали поздно, ничего не знают. Сторож на воротах заступил в семь вечера. Пьян. Тоже ничего не знает…
Мы въехали на участок, тетя Зина вышла из машины, закрыла лицо руками и заплакала. Я поднял к себе наверх, сел на кровать и на всякий случай заткнул пальцами уши.
Я так и не понял, — шебуршался кто-то в доме, или нам казалось? И почему папа на обратной дороге сказал, что об этом не следует рассказывать женщинам? Только ли затем, чтобы они не строили себе иллюзий?..
— Ты же знаешь тетю Зину, — раздумчиво сказал отец. — Плюхнется в машину и потребует снова ехать в Комарово. А что это даст? Сам понимаешь…
Я не понимал, но промолчал. А не понимал я самого главного, — куда делись дядя Жора с дядей Сережей, и почему отец не поехал прямиком в милицию, и не согласился шариться при свете фар в дюнах, в которые упиралась сбегающая от академических дач дорога. А? Если предположить, что они пошли на залив?..
Когда я спустился вниз, мама отпаивала заплаканную тетю Зину пахучими каплями, а Катька накручивала телефон и пыталась дозвониться до городской милиции, чтобы вызнать номер, по которому сообщают об увезенных скорой помощью и доставленных в морг. Веселенькая тема, ничего не скажешь.
Отец мрачно рылся в лохматой записной книжке, выискивая чей-то телефон. Часы показывали три ночи. Чарли, положив мордочку на лапу, сочувственно смотрел на хозяйку из-под газовой плиты.
— Кирилл! — всхлипнула тетя Зина. — А в чем он поехал? В голубой рубашке с галстуком или в олимпийке?
— Мама, прекрати сейчас же! — сказала Катька, шмякая трубку. — Пойди и загляни в платяной шкаф! Мне уже надоели твои… — Она махнула рукой и, хлопнув дверью, выскочила на веранду. — Я услышал, как кузина сбегает по крыльцу, и тоже собрался на улицу.
