Не будем задерживаться и выяснять, какой путь проделало заявление Ивана Петровича и какие резолюции на него были наложены. Заявление вещь неодушевленная, ни есть ни пить не просит, а потому и лежать оно может без движения подолгу. И дело совсем не в том, что там написано. Бывает, что человек напишет очень убедительное заявление о предоставлении ему жилплощади, и лежит оно годами. А другой человек напишет менее убедительно, но через неделю получит квартиру. Всяко бывает…
В понедельник заявление Ивана Петровича лежало на письменном столе в просторном кабинете подполковника государственной безопасности Угрюмова. Кроме заявления, на столе лежали полученные из архива материалы по делу Ивана Петровича Прохорова.
Перелистывая всевозможные донесения, Угрюмов что-то записывал себе в блокнот. Иногда он откидывался на спинку кресла и подолгу сидел без движения, задумчиво глядя в окно.
Половина второго, или точнее, в тринадцать тридцать три, в дверь кабинета раздался стук и, после разрешения, вошел молодой человек в штатском.
— Разрешите доложить, товарищ подполковник!
— Ну, ну…
— Встречу я устроил. В начале четвертого он придет в райисполком.
— Что он собой представляет?
— Ничего интересного. Боюсь, что ваш план придется пересмотреть… Вообще-то он работник хороший, исполнительный и точный…
Дальше следовала характеристика Ивана Петровича, и в общих чертах она не расходилась с той, которую я сообщил читателю. Многие факты, о которых говорил капитан государственной безопасности, ярко освещали ту или иную черту характера Ивана Петровича. Общественная работа в Главсовхозе, отношение к делу, к учебе, сослуживцам, к крепким напиткам — все было им заботливо собрано, взвешено и оценено.
— А почему вы решили, что он трусоват? — спросил подполковник.
— Говорят, что собственную жену боится.
— Мало ли что говорят. Неактивный!.. С этим я согласен, а относительно трусости — другой вопрос. Дальше?
— Выпиливает всякие полочки из фанеры… На сына никакие влияет…
— Какое же вы делаете из этого заключение?
— Безвольный, увлекается пустяками, чувства родительского долга не имеет. Тихоня.
Последние фразы капитана вызвали на губах Угрюмова улыбку. Он встал из-за стола и прошелся несколько раз по кабинету.
— Все?
— Пожалуй, что все… Уж очень он, товарищ подполковник, какой-то… ни то ни се, ни рыба ни мясо.
— Ничего, ничего. Не забывайте, пожалуйста, что он советский человек. Это имеет какое-нибудь значение? А? Как вы считаете? — спросил подполковник, останавливаясь против капитана. — Ему можно, например, доверять?
— Да! Доверять ему можно, но не потому, что он советский…
— Ну, а если можно доверять, то можно и рисковать, — сказал подполковник, пропустив мимо ушей последние слова капитана.
— Боюсь, что он провалит «операцию», товарищ подполковник, и у нас такая каша заварится, что не скоро расхлебаем, — отстаивал свое мнение капитан.
— А что вы предлагаете?
— Перехватить эту «Даму пик». Думаю, что она нам все и расскажет.
— А если ей нечего рассказывать?
— Но ведь «Короля треф» она знает!
— Этого мало. Нас интересует вся колода. Если у них принято обозначение по типу масонов, то должны быть еще и красные масти. Вы умеете играть в винт?
— Нет.
— Ну, а в преферанс?
— Я умею играть только в «козла», товарищ подполковник.
— В преферансе существует старшинство карт и мастей. Первая, самая младшая масть — пики. Затем идут трефы, бубны и черви. Вот черви меня больше всего и интересуют. Особенно туз червей… А как же вы не научились до сих пор играть в преферанс, товарищ напитан?
— Негде было.
— Говорят, что кто не умеет играть в преферанс, у того скучная старость. Игра эта очень интересная.
— Азартная.
— Почему?
— На деньги же играют!
— На деньги играют и в шахматы. Это зависит от игроков, а не от игры…
Должен сказать, что мне очень понравилось такое отношение к преферансу со стороны подполковника. Подумайте сами! Если опытный сотрудник органов государственной безопасности не видит никакой опасности для государства в преферансе, то почему же другие, менее ответственные товарищи, приходят в панический ужас, когда им говорят о карточной игре.
