Мы поглощаем спагетти под соусом из сливок и пьемонтских трюфелей, добытых лично Кристианом с таким, если судить по его рассказу, трудом, как если бы речь шла о кокаиновых делишках Туре Мельхейма, а не о покупке пищи. Таня, как всегда, не в духе.
Я рассказываю о Карле-Йоргене Йэвере и его оргононе, о том, как я намаялся, разыскивая чертежи, и для чего эта штуковина предназначена. Кристиан, как выясняется, толком не слыхивал о Вильгельме Райхе, но он отказывается верить, чтобы в наши дни кто-то всерьёз мог воодушевиться такой теорией. Небось он сам психиатр, говорит Кристиан. Имени я, понятно, не называл.
— Ошибаешься, — отвечаю я. — Насколько я знаю, он директор по маркетингу фармацевтической компании. Ездит на огромном джипе, почти что танке.
— И живёт, надо понимать, с чёрной кассы, — шутит Кристиан.
— А что за компания? — спрашивает Катрине, имеющая знакомых и в этом бизнесе.
— Не могу сказать, — отступаю я.
— Да ладно, — гудит Кристиан. — Ты уже выдал всю подноготную. А вдруг мы знаем этого оргонного маньяка?
— Нельзя продавать своих пациентов. Не долго я продержусь в декораторах, если начну болтать по всему Осло о бредовых задумках, которые они мне доверяют.
— Всё равно ты уже всё растрепал, чего теперь скрывать название фирмы, — с этими словами Кристиан делает движение, будто застёгивает рот на молнию, и говорит: — Дальше этой комнаты сказанное не уйдёт.
— «Интерфарма» в одно слово, — капитулирую я.
— Никогда не слыхал, — откликается Кристиан.
— Я тоже, — разочарованно поддакивает Катрине.
Тут-то Таня и открыла рот, впервые за последние минут двадцать:
— Если он работает в «Интерфарме», он может позволить себе не только на танке ездить, — роняет она; губы змеятся кривой усмешкой.
— Что ты имеешь в виду? Ты знаешь эту фирму? — спрашивает Кристиан.
— Вы вообще газет не читаете? — фыркает Таня.
— Я прочитываю культурную тетрадку «Афтен-постен» каждый божий день, — протестует Кристиан. Я помалкиваю.
— «Интерфарма», — начинает Таня, — это международная фирма, которая в первую голову ведёт торговлю с Ближним Востоком и Восточной Европой, Балканами и бывшими советскими республиками. Центральный офис у них в Москве.
— Это похоже на правду, — говорю я, вспомнив письмо Йэвера.
— Как принято в России, бизнес полностью мафиозный. Они скупают на Западе залежалые, часто просроченные лекарства по бросовым ценам. А продают их правительствам или режимам, которые не придираются к таким мелочам. Например, Ираку и Сирии. До недавнего времени их клиентом был Узбекистан.
Её глаза сузились в щёлочки. Я чувствую, что сейчас последует что-то неприятное.
— Восемнадцать месяцев назад узбеки купили у «Интерфармы» большую партию пенициллина. Якобы произведённого в Австрии и приобретённого агентами «Интерфармы» на торгах в Вене. Беда в том, что это оказался не пенициллин. А стимулятор сердечной деятельности, довольно широкого спектра и сам по себе безобидный. То есть опасный для жизни только младенцев. Но, к несчастью, Узбекистан такая страна, где антибиотики — это первое, что назначают грудничкам. Так что на совести твоего приятеля, этого ценителя оргонона, сотня-другая узбекских детишек.
Она снова презрительно кривит губы. Я молчу.
Кристиан пытается спорить:
— Узбекистан! Естественно, никто из нас об этом не слышал.
Она отвечает холодным взглядом:
— Мы не будем сейчас обсуждать тот малоаппетитный факт, что норвежские газеты едва интересуются тем, что происходит за пределами страны, — за единственным исключением похождений Моники Левински. Но в данном случае речь идёт об участии в «Интерфарме» норвежского капитала, в связи с чем один из членов правления вынужден был давать публичные объяснения. Об этом писали все газеты, и, если не ошибаюсь, прошёл репортаж в «Новостях».
— Когда это было? — спрашиваю я.
— Недавно. Перед Новым годом.
После того, как я взял работу, думаю я.
— Очевидно, что Сигбьёрн не имел об этой истории ни малейшего представления, — спешит на выручку Катрине.
Я задерживаю дыхание.
— Я действительно ничего не знал. Но вопрос в другом — могу ли я теперь брать от него деньги? Это была трагическая оплошность?
