Взявшись характеризовать мои отношения с Сильвией, я вынужден отказаться от единства инь-ян как модели возможных отношений. Маловероятно, чтобы у нас нашлись точки соприкосновения. Поэтому не пригодится и выражение «дополнять друг друга», ибо оно предполагает значительный объём не нуждающихся в дополнении совпадений, а об этом речи нет. Здесь эффект основан на контрасте. Образ, устраивающий меня эстетически и, насколько подсказывают мне опыт и сердце, верно передающий суть — вписанный в квадрат круг. Эти фигуры хоть и подчиняются одному закону бытия, различны в корне. Мне не претит сравнение с квадратом — для меня это совершенная форма (меня иногда зовут «перпендикуляром»). Круг же идеально подходит для Сильвии, даже визуально. Так она уже обустроилась в моём восприятии, все эти округлости и изгибы, которые Мис ван дер Роэ называл субъективными формами, но которые стремятся быть сведёнными к объективно прекрасному, к кругу. Любой круг вписывается в квадрат. При этом обнаруживается, что на самом деле у круга и квадрата есть точки соприкосновения, их четыре, по одной на каждую сторону света: северная, южная, восточная и западная. Этого достаточно, чтобы постулировать связь двух объектов (что никак не отменяет напряжения между ними). Квадрат стискивает крут в объятиях, а кругляшечка пухнет, пыжась заполнить квадрат своей самобытностью, пока соприкосновение не становится зримым фактом.
Эротичный образ или, если угодно, образ эротики. Или предвкушение её, как со мной сейчас.
Я не жду Катрине раньше вечера вторника, но работы по горло. Надо навести глянец на эскиз первого этажа дома Корсму, в конце будущей недели мне его отдавать. Йэвер поразится, сколько света и воздуха я сумел ему выгадать, теперь ничто, считай, не затеняет комнату и не загораживает вид на сад, разбитый зачем-то в яме, зато оберегающий стеснительного хозяина от соглядатаев. Я посоветую ему не вешать штор нигде, кроме углового окна на кухне (на случай палящего полуденного солнца). Но люди разные; одних так пугают открытые окна, что они не могут вести себя естественно, не могут делать простейших вещей, а другие без тени смущения разыгрывают на публике интимнейшие сцены. В глубине души я считаю, что правы последние: людей мало интересует, чем заняты другие. Исключение составляют квартирные воры, но против них я продумал ряд электронных устройств. Что касается похожего на невроз стремления моих соотечественников скрыться за шторами, возведёнными в этой стране в ранг фетиша, то эффект от них обратный желаемому. Занавешенное окно не убивает стремления подглядеть, а подстёгивает и ожесточает его. Мне кажется, если окна день и ночь задёрнуты, то в окружающих просыпается инстинктивное любопытство: а что там происходит?
Я сижу и забавляюсь размышлениями, а не устроить ли мне на первом этаже нечто вроде подиума? Он был бы единственной условной границей в помещении; одна-две (лучше одна) ступеньки вниз, отделяющие прихожую и кухню от гостиной и столовой, создадут иллюзию и более высокого в этой части комнаты потолка, и того, что ты как бы выходишь на террасу за окном. Можно, к примеру, повторить её причудливо изогнутый абрис. И высоты достаточно с лихвой. Вопрос в том, есть ли у меня право на такое решение, насколько оно ломает первоначальный замысел создателя. Ответить мог бы лишь один человек, но он умер. Осторожно: я теперь как-то странно зациклен на изгибах и скруглениях, не исключено, что меня повело на праздные красивости и то, что я здесь ваяю, — принесение ясности и стройности в жертву гламуру. Пусть вылежится, решаю я, вернусь к этому в более спокойном состоянии духа.
Как...
Я отказался от попыток работать, сижу и «кликаю» по экрану своего «макинтоша»: открою окно, закрою, потом другое. Онанизм на электронный лад, я всегда краснею, когда ловлю себя на этом.
...как выглядит так называемая «пизда с подушкой»?
У меня нет других свидетельств того, что природа наградила Сильвию такой особенностью, кроме замечания Туре Мельхеима, которое по первости шокировало меня своей грубой блатной неприличностью, но теперь породило вопросы физиологического плана.
