Декоратор - страница 61

— Мис из немцев, сбежавших в США?

— Самое смешное, что он не сбежал. Поначалу, в 1933-м, многие архитекторы-модернисты считали, что их наработки будут востребованы нацистами, и вели с ними диалог. В отличие от Вальтера Гропиуса, всю жизнь бывшего социалистом, Мис отличался чудовищной аполитичностью. И неколебимо верил, что реализовать свои идеи он сможет лишь на родине. Жаркие споры велись о том, как заставить нацистов поверить, что функционализм, или новая вещность, — стиль исконно немецкий. Мис вступил во все союзы, членом которых необходимо было значиться, чтобы получать заказы, и какое-то время числился чуть ли не единственным официально признанным модернистом — речь шла о создании эскизов Дворца гитлеровской культуры и подобных проектах. Он сделал наброски ещё одного павильона—для Всемирной выставки в Брюсселе в 1935 году, это должно было быть гораздо более гигантское и помпезное сооружение, с высеченной на стене свастикой и прочим. Мне кажется, Мису повезло, что из затеи ничего не вышло. Но и других заказов он не получил. Потому что хоть Геббельс и восторгался им, Гитлер — нет. У Гитлера были нелады со вкусом, он любил ретро-классицизм, который Мис считал противоречащим духу времени, поэтому личным архитектором фюрера сделался Альберт Шпеер. Парадокс в том, что и он боготворил Миса. Роэ уехал лишь в 1938 году — и то лишь потому, что ему предложили профессорат в Чикаго, да плюс он надеялся строить за океаном.

— Ты намекаешь на то, что он поддерживал нацистов, по крайней мере не испытывал к ним отвращения?

— Это мы вряд ли узнаем. ЦРУ проверяло, не шпионит ли он в пользу Германии, и убедилось, что нет. Но и это не играет особой роли. Со свастикой или без, Ван дер Роэ как мог, так и рисовал. Хотя, насколько я его знаю, предпочёл бы обходиться без свастики. Она была для него излишне громоздкой.

Катрине дуется, что я не еду в Хемседал на долгие новогодние выходные, но я неумолим и стою на том, что должен работать. К моему искреннему огорчению. Обычно мало что радует меня так, как лыжные вылазки: несколько дней белого безмолвия, ясный воздух, прочищающий мозги, даже бесконечные часы après-ski у камина, обычно в компании Тани и Кристиана, с бокалом хорошего коньяка и, например, книжкой. Я читаю последний роман Эрика Фоснеса Хансена, рождественский подарок. Обложка — оторви и брось, но классическая элегантность его точёного языка вызывает у меня трепет. К сожалению, я не далеко продвинулся в чтении.

Я спрашиваю Катрине, обойдётся ли она без машины. Да, Кристиан заедет за ней. Едва он около трёх появляется на пороге, я уезжаю в Виндерен. Хочу посмотреть на дом, пока не стемнело. Йэвер прислал мне ключи.

Сейчас, при втором свидании, дом выглядит совершенно иначе. Всё, что отвлекало и раздражало меня первый раз — обои с позолотой, виниловые панели, облупившаяся краска и штукатурка — не цепляет взгляда. Сейчас я вижу неисчерпаемые возможности дома, укоренённого сколь в материальном мире, столь и в царстве идей. Такое чувство, что стен, которые я собираюсь снести, уже нет. Я смотрю как бы сквозь них.

В одиночку я провожу в доме почти час. Он не отапливается, и у меня пар изо рта; непривычное зрелище для помещения. Смеркается, я беру старый уродливый торшер с медным основанием и таскаю его за собой по комнатам. Теперь, когда я абстрагировался от уродливых ляпов, я не устаю восторгаться пропорциями, благородной гармонией простого, не напоказ сделанного дома. Арне Корсму. Наша величайшая величина. Крупнее Фена, крупнее Арнеберга, перед которыми я тоже, не побоюсь этого слова, преклоняюсь. Но Корсму — мировая величина. Почти что Мис.

На втором этаже я инспектирую две небольшие комнаты и втиснутый между ними крохотный санузел, которые я хочу объединить в хозяйские спальню и ванную. По счастью, трубы идут где надо. Но обнаруживается проблема. Окно меньше, чем мне запомнилось, так что перестроенной ванной будет не хватать естественного освещения. На этот счёт есть два подхода. Некоторые полагают, что для ванной дневной свет не столь важен, но я не из их числа. Именно в этом помещении, где человек проводит первые минуты после пробуждения (по крайней мере, так делаю я), день должен ощущаться физически — манить светом.