— Может, у меня такая миссия — просвещать в меру сил, — пытаюсь я попасть в тон.
— О, на этом ты в момент разбогатеешь. Пророк в своём отечестве... спаси и помилуй!
Она вскакивает, шипит: «IKEA», —и скрывается в ванной, основательно хлопнув дверью.
— Ты сейчас же попросишь у неё прощения, — требует Катрине, чуть не плача.
— Ты о чём, девонька моя? — передразниваю я.
— Попроси у неё прощения.
— Нельзя строить жизнь на лицемерии.
— Будь так добр, прекрати.
— Что ты хочешь, чтобы я сказал? Что все её трофеи из «Итальянского дома» чудо какие миленькие? У меня начинается мигрень через пять минут пребывания у них в квартире. Если мне не изменяет память, ты всегда говорила то же самое.
Она вспыхивает. Бешено. А Катрине не из тех женщин, которым говорят: «Милая, тебе ужас как идёт, когда ты сердишься». Если вам дорога жизнь, конечно.
— Послушай меня секундочку и послушай, ёшкин кот, чертовски внимательно. То, что мы обсуждаем, не касается мебели. Вряд ли ты так ошибся? Мы ведём речь о чувствах. Почему ты никогда не можешь поставить себя на место другого человека? Только что ты обидел мою маму, это ты понимаешь?
— Она сама начала.
— Мы говорим не об этом! А о полнейшем отсутствии у тебя эмпатии. Выглядит это отвратительно. Почему ты стал таким сухарём, Сигбьёрн?
— Господи, за что!.. — тяну я со стоном.
— Меня это всерьёз интересует. Может, твой психотерапевт сумеет найти ответ. Тебе нужно ходить к нему почаще.
— Я хожу раз в неделю. По крайней мере, стараюсь.
— А отчего? Оттого, что ты псих, этот... как его...
— Социопат? — предлагаю я, как всегда торопясь помочь человеку.
— Вот-вот, социопат! Это тот, кто вообще ничего не чувствует, да?
— Ну, мы с Фруде не используем этот термин как диагноз. Для этой цели он годится так же мало, как «психопат».
— Именно это я имела в виду, — оживляется Катрине. — Ты просто психопат!
— По большому счёту психопаты в классическом смысле этого слова встречаются разве что в голливудских фильмах.
— Хорошо, но ты наверняка сумасшедший. С тобой что-то не так. Помнишь, осенью...
— Что стряслось осенью.
— Бабушка твоя умерла. Я была дома, когда тебе позвонили.
— И что?
— У тебя не дрогнул ни один мускул, я видела своими глазами. Ты попрощался, положил трубку, я спросила, что такое. «Бабушка, — ответил ты. — Говорят, умерла». Именно этими самыми словами: «Говорят, умерла». Помнишь?
— Катрине, дорогая. Бабушке было полтыщи лет. И она очень болела.
— Да, но ведь ты никак не отреагировал. Ты что, ничего не почувствовал вообще?
— Почувствовал конечно.
— На вид не скажешь. О чём я и толкую.
— Реальное положение вещей таково, — говорю я и проникновенно глубоко вздыхаю, — реальное положение дел таково, что я хожу к Фруде разобраться со своими детскими проблемами. Если б так делали все, было бы замечательно. Но это не означает, что я нуждаюсь в экстренной госпитализации или что я представляю опасность для окружающих.
— Ты уверен? — спрашивает она с ухмылкой.
— «Уверенным» нельзя быть никогда и ни в чём, — говорю я, а сам вижу по Катрине, что грозу пронесло и худшее позади. Она продолжает улыбаться, чуточку асимметрично.
— Что она столько времени делает в ванной? — шепчу я с ужасом.
— Дуется.
И Катрине заходится смехом.
— Или того хуже, — предполагаю я. — Твоя мама страдает засороманией. Я забыл, как это называется точно, но я о таком читал. Они запираются в чужой ванной и спускают в толчок бумагу, полотенца, всякую мелочёвку, пока он не забьётся. Потом как ни в чём не бывало выходят, только что раскрасневшиеся.
Катрине ржёт:
— Всё ты врёшь! Они хоть пукают?
— Не знаю. Возможно. Женщина, о которой я читал, устроилась горничной в гостиницу и забила туалеты в ста с чем-то номерах.
— Так вот чем ты болеешь! — ухахатывается Катрине. — Признавайся!
— Насколько я знаю, это исключительно женская мания, — отвечаю я всё так же тихо.
— То же самое выдумывали об анорексии, — напоминает Катрине.
Мы слышим звук открываемой двери ванной, потом звук спускаемой воды.
— Журчит как будто не забит, — говорю я.
Дело в том, что система канализации — ровесница дома и настолько примитивна, что, когда в квартире тихо, мы слышим, как соседские испражнения, если формат крупный, слетают по трубе и плюхаются в отстойник. Унылый звук.
