С рыбой было покончено, служанка обошла стол и собрала тарелки. Подойдя к Пратту, она увидела, что он еще не прикоснулся к еде, и в нерешительности остановилась. Пратт увидал ее, жестом велел отойти, прервал беседу и принялся за еду, быстрыми движениями вилки накалывая хрустких темных рыбешек и закидывая их в рот. Очистив тарелку, он взял бокал, в два коротких глотка отправил вино вслед снеткам и незамедлительно вернулся к прерванному разговору с Луизой Шофилд.
Майк все видел. Он сидел рядом со мной, очень спокойный, сдержанный, и не отрывал глаз от гостя. Его круглое жизнерадостное лицо слегка вытянулось, но он ничем не выдал себя, сдержался и промолчал.
Вскоре служанка принесла следующее блюдо — ростбиф. Она поставила его перед Майком. Тот встал и лично занялся мясом, отрезая тончайшие куски и аккуратно кладя их на тарелки, которые служанка затем ставила перед обедающими. Раздав всем и положив мясо себе, Майк отложил нож и оперся двумя руками на край стола.
— Ну а теперь, — сказал он, обращаясь ко всем, но глядя в упор на Ричарда Пратта, — теперь — кларет. Теперь я, с вашего позволения, пойду принесу кларет.
— Вы принесете, Майк? — переспросил я. — Откуда?
— Из моего кабинета. Он там стоит, откупоренный, чтобы подышал.
— А почему в кабинете?
— При комнатной температуре. Двадцать четыре часа.
— Да, но почему в кабинете?
— О, это лучшее место в доме для него. В прошлый раз Ричард помог мне выбрать.
Услыхав свое имя, Ричард поднял голову.
— Не правда ли? — сказал Майк.
— Да-да, — серьезно подтвердил Ричард. — Именно так.
— В моем кабинете, сверху, на книжном шкафу, — сказал Майк. — Это то место, которое мы с Ричардом выбрали: вдали от сквозняков, при неизменной ровной температуре. А теперь я, с вашего позволения, принесу его.
При мысли о перемене вина и о возможности еще раз поговорить о вине его настроение улучшилось, он поспешил к двери и через минуту вернулся, осторожно, не ускоряя шаг, держа обеими руками плетеную корзинку, в которой этикеткой вниз лежала темная бутылка.
— Ну! — вскричал он, приближаясь к столу. — Как насчет вот этого, Ричард? В жизни не угадаете!
Ричард Пратт медленно обернулся и глянул на Майка, потом его глаза остановились на бутылке, лежавшей в корзиночке. Он плоско и надменно приподнял брови, выдвинул вперед нижнюю губу и сделался вдруг высокомерен и уродлив.
— В жизни не догадаетесь, — настаивал Майк. — Хоть сто лет пробуйте.
— Кларет? — снисходительно уточнил Ричард Пратт.
— Безусловно.
— Значит, из какого-нибудь маленького виноградника?
— Может быть, Ричард, может быть. А может, и нет.
— Но сбора хорошего года? Одного из действительно удачных лет?
— Да, это я гарантирую.
— Тогда это навряд ли должно быть трудно, — сказал Ричард Пратт, скучающе растягивая слова.
Мне показалось, однако, что в его нарочитой скуке и вялой манере тянуть слова было что-то странное — злая морщинка между глазами и затаенная напряженность.
— Нет, это трудный орешек, — возразил Майк. — Я не настаиваю на пари.
— Правда? Почему же? — и вновь медленный надменный изгиб бровей и напряженный холодный взгляд.
— Вам будет слишком трудно.
— Вы, видно, не очень высокого мнения обо мне.
— Мой дорогой, — сказал Майк, — если вы так настаиваете, я готов.
— Определить кларет — это не очень трудно.
— Вы хотите побиться об заклад?
— Я, разумеется, хочу заключить пари, — подтвердил Ричард Пратт.
— Ну хорошо, тогда как обычно: на дюжину этого же вина.
— И вы полагаете, что я не смогу определить, что это, так?
— Вообще-то я, при всем моем уважении, не думаю, что вы выиграете.
Майк прилагал все усилия, чтобы оставаться в рамках приличия, в отличие от Пратта, который не скрывал своего презрения ко всей затее. Как вдруг следующий вопрос выдал его несколько больший интерес.
— А если мы с вами поднимем ставку?
— Нет, Ричард, дюжины вполне хватит.
— А если пятьдесят дюжин?
— Нет, это того не стоит.
Майк, выпрямившись, стоял возле своего стула во главе стола, осторожно держа затейливую плетеную корзиночку. У края его ноздрей появилась белая полоса, рот был крепко сжат.
Пратт откинулся в кресле и с поднятыми бровями, полузакрыв глаза, с легкой улыбкой в уголках губ смотрел на него. И вновь я то ли увидел, то ли мне показалось, что в его лице скрыто что-то тревожное, то ли напряженная тень между глазами, то ли хитрый блеск в глубине черных зрачков.
