— Ты джинсы не можешь достать? — спросил его Алик между делом. — Сходи, поищи фарцов, богом прошу, сорок шестой…
Амбал даже договорить ему не позволил:
— Я на работе, понял? Зачем «сходи-поищи», я тебе не шестерка.
А сам Алик не может вырваться, свободной минуты нет, да теперь еще две шестьсот повисли, надо их отрабатывать, касса ждет-не дождется. После работы он поехал домой к Ваху, узнать в чем дело, там жили какие-то гости из Тбилиси, вся квартира была заставлена до потолка одинаковыми ящиками, пахло фруктами; гости сказали, что Вах уехал с девушкой на Черное море, и тут дураку ясно, что вернется не скоро, а если пораскинуть мозгой и кое-что сопоставить, то — совсем не вернется.
Ладно, до свадьбы Алик потерпит, осталось не так уж много, а там придется искать другое место, без Ваха сразу стало плохо, по всем швам затрещал не только винно-водочный отдел, но, кажется, и весь 7/13…
Понедельник тяжелый день, но этот в жизни Алика оказался самым тяжелым из всех понедельников. Прямо с утра Мусаева позвала его в кабинет, закрыла дверь на ключ изнутри, села за стол и поставила на него свои голые локти.
— Ответственное дело надо решить, Алим. — Глаза у нее желтые, как у кошки, лицо круглое, прическа гладкая, сильно она на кошку похожа и говорит мягко, мурлыкает: — Очень ответственное дело, Алим. Тебя касается, меня касается, всего нашего трудового коллектива касается. — Она выложила перед Аликом целую кипу заборных листов. — Надо подписать, дорогой, а потом покроем. За счет дефицита.
Если бы на Алике не висели две шестьсот, он бы подписал, не глядя, но — висели, и еще он теперь не один, а с Жанной. Алик молча взял пачку обеими руками, перебрал один за другим все листы, голова у него башковитая, не нужны ему ни счеты, ни электронные калькуляторы, быстро подсчитал все и получилось ни много ни мало — сто тринадцать тысяч с какими-то там рублями. А товара на такую сумму и близко нет. Откуда такой бешеный остаток? Когда он вырос?..
Не хотел бы он вспоминать про тот скандал Ваха с Мусаевой, но теперь волей-неволей пришлось вспомнить. Обычно разговор Ваха с Мусаевой был спокойным, деловым и коротким, но в тот раз бубнящие, сердитые их голоса привлекли внимание Алика, тем более, что и его имя было помянуто раза два-три. Он вышел в коридор, непривычно было слышать здесь базарную ругань, будто Вах собирался ее зарезать как минимум. Горячий человек Вах, грузин, но и Мусаева, хотя и не грузинка, тоже кавказская женщина, нашла у них коса на камень. Алик, сам не зная, зачем, потянулся на скандал, подошел к двери и услышал, как Вах кричал: «Сначала ты положишь, а потом я положу!» — ему нипочем, он с ней, как с Розой, в гробу видел ее заслуги, даже прокурора ее не боится. Впрочем, Алик знает, Вах может никого не бояться, есть у него для этого оч-чень веские основания. На крик Ваха Мусаева заговорила потише, все пыталась убедить его: «Ты подпишешь, а я тебя в психбольницу положу, там у меня знакомый врач, дадут справку, что невменяемый и все». Но Вах не соглашался: «Сама иди в психбольницу! Положи свои восемьдесят, тогда и я положу свои сорок». Тут и думать нечего, речь у них шла не о копейках. Теперь выходит, Вах листы не подписал и укатил с девушкой на Черное море, а Мусаева взялась Алика обрабатывать, хотя прежде Алик никогда ничего не подписывал, все делал Вах.
Впрочем, как это не подписывал? А две шестьсот на той неделе? Тоже сумма, она еще не покрыта, а ты давай уже новые листы подписывай, «ответственное дело надо решить», а сумма такая дикая. Опять вспомнил, как Вах оскорблял отличника торговли, да и как ее не оскорблять, если она, заведующая, должна своему магазину восемьдесят тысяч, шутка ли?!
— Я тебе честно скажу, Алим, мы с тобой попали в критическое положение. Вахтанг не в командировке, он позорно сбежал. Он должен магазину сорок пять тысяч. Кое-что я должна, кое-что ты должен. Подпиши листы, иначе нам с тобой будет плохо. Вахтанг подлец, сильно нас подвел, но ты не такой, Алим, я тебя знаю, ты честный человек.
Алик только вздохнул и опустил голову.
