— Хва-атит!!
— Теперь все понял?
— Понял-понял, ваше э-э-э высочество и прочее! — прокричал Зиновьев, взмахивая руками как крыльями, пытаясь воспарить над жаровней и надеясь, если останется жив, потаскать старца за бороду.
— Отвечай внятно, вдумчиво и не вздумай егозить, врать, юлить. Зачем положил? Я знаю сколько, шестьсот рублей, знаю куда, не в сберкассу, как полагается честным гражданам, а… — Далее старец подробно, хотя и кратко, описал белый ящик из пластмассы, продолговатой формы, в каких обычно ставят цветочные горшки на окнах, Зиновьев купил его на улице Гоголя в «Тысяче мелочей», и даже указал, где тот ящик стоит: на верхней полке книжного шкафа, а снаружи прикрыт грузинской чеканкой, тоже полученной в порядке мзды от пациентки, но уже, правда, давненько, еще когда подношения были скромнее.
— До вчерашнего дня, — продолжал старец речитативом, — у тебя в том ящике лежало двадцать тысяч, ровно столько, сколько было тобой задумано накопить. Но вчера ты положил еще шестьсот рублей сверху задуманного. Как видишь, все знаю, и сколько, и куда, могу сказать и откуда, одного не разумею — зачем?
Зиновьев потоптался, вроде больше не жжет, вздохнул и сказал примирительно:
— Деньги не люди, лишними не будут.
— Ответ не засчитан, — рассудил старец. — Отвечай конкретно, на какие мирские потребы копишь? Дача у тебя есть, цветной телевизор есть, «Жигули», дубленка и прочие анау-манау тоже есть, так зачем тебе еще златой телец?
— Ну как зачем? — кротко сказал Зиновьев. — Просто на черный день.
— На какой-такой черный день в условиях социализма? Тебе что, зарплаты мало? Ты заведуешь отделением, имеешь еще полставки врача, получаешь за консультации, читаешь лекции во Дворце бракосочетания о гигиене половой жизни, итого в месяц триста сорок рублей. Заболеешь, тебе оплатят больничный, состаришься, дадут пенсию минимум сто двадцать; так о каком-таком черном дне ты изволишь тут разводить турусы на колесах? «Не гневи бога» поговорку знаешь?
— Вам трудно будет меня понять, ваше, извините, высочество. Дело в том, что в одном аспекте, и притом очень важном, мы с вами отличаемся принципиально.
— Само собой, — согласился старец насмешливо.
— У вас есть все то же, что и у людей, но не хватает одного…
— Ну-ну, — с ехидцей перебил старец. — У меня есть кое-чего побольше.
— Я знаю, и все-таки не хватает у вас того, что для людей является главным и год от года становится все главней и главней.
— Чего же? — старец вроде бы заинтересовался.
— Потребностей, вот чего. Вы живете совсем без потребностей, согласитесь.
— Правильно. Так ведь и вам уже было сказано и давно притом: чем меньше потребностей, тем ближе к богу.
— А зачем ближе, если я атеист? И таких на земле миллионы.
— Атеист-матеист, все вы под богом ходите. Но ты вмешался в прерогативу всевышнего, давать жизнь или отнимать ее. «Я славлю мира торжество, довольство и достаток, создать приятней одного, чем истребить десяток». А сколько ты истребил, покайся?
— Я понимаю, папа римский запрещает аборты, но в нашей стране они разрешены законом.
— Разрешены, но есть инструкция «О порядке проведения операции искусственного прерывания беременности», а также приказ есть министерства здравоохранения, по которому запрещается производство абортов в родильных домах. А ты изволишь нарушать и то, и другое.
— Я спасаю людей, помогаю им, а не истребляю, как вы изволили ошибочно заметить.
— Мы не ошибаемся, не предполагаем, а располагаем.
— Если я не применю своего врачебного искусства по удалению плода, то может погибнуть женщина, если не физически, то морально. Я спасаю девичью честь, семьи честь и трудового коллектива.
— Лжец и лицемер. Ты наживаешься, пресекая жизнь. Если беременность десять недель, берешь сто рублей, если двадцать, берешь двести рублей.
— Так ведь риску больше! — возмутился Зиновьев. — Тут и дураку ясно! — При последних словах он сразу ощутил, как нагрелись подошвы. — А-ай! Почему вы не допускаете свободы мнений?
— От свободы мнений конец света грядет. Отвечай, зачем положил?
— Виноват, каюсь, но все-таки прошу понять и нас грешных. Растут потребности, честно вам говорю, и не по дням растут, а, можно сказать, по часам, да к тому же среди всех слоев населения. И чем больше ты их удовлетворяешь, тем больше они растут.
