Тебе нужен отпуск, говорила Алла, ты не можешь сейчас так много работать. Не возражала против отпуска и Кереева, — идите, Сергей Иванович, а то я сама пойду, а вас за себя оставлю. А ему не хочется пи в отпуск идти, ни за главврача оставаться. «Поедем вместе куда-нибудь», — предложил он Алле, но она использовала свой отпуск в июне, когда выдавала Лизавету замуж.
С Мариной не о чем говорить, если договорились уже до развода.
Но не ей же уходить надо, а тебе. И он уйдет. Когда — не знает пока. И куда — тоже не знает. Чего-то ждет, знамения свыше, что ли? Или, может быть, истечения срока своих депутатских полномочий, — неприлично разрушать семью, когда сам призываешь к порядку. Так ведь еще полтора года ждать. Да и не попы депутаты, чтобы жениться один раз в жизни.
Однако надо ждать Катерину, она приедет в октябре, не раньше, без нее будет бегство, не может он оставить Марину одну.
Алла ничего не знает. Спрашивала его, поступила ли Катерина, сказала: «Вот и хорошо, я рада за тебя, будешь спокоен». Ничего не знает и ничего не узнает, пока он не останется один. Останется он один, и тогда слова придут сами — свободно.
Осень будет, дождливая ночь, мрак — в самый раз уезжать при такой погоде, только в дождь и при ночном мраке, чтобы острее была жажда рассвета и уюта.
Дом медиков ему опротивел, удивительно, как он мог тут жить раньше? Чинибеков, Витя-дворник, да и Борис Зиновьев, — отвратны все. Он так и не знает, какую характеристику написала ему Кереева на запрос милиции. Спрашивать — гордость не позволяет, а забыть про нее не может. Почему-то из милиции ничего ему не сообщают, не вызывают, так уж трудно, черт возьми, разобраться! Это тоже сидит в нем занозой.
Терпит пока и ждет. Прислушивается к самому себе, как идет перемена в нем. У него инкубационный период решимости, не вспышка краткая, не молодежный бзик, а продуманное и пережитое отречение зрелого.
Ну а почему бы не сказать Алле, почему бы не посоветоваться? Он на нее надеется, но не знает, как она к этому отнесется. Тебе вредны стрессы, Сережа, подожди, скажет, успокойся, потом. Наверное, ей тоже потребуется время принять решение, она тоже не девочка…
Нет, лучше потом. Когда оба они станут одинокими. Двоим одиноким легче решить проблему быть или не быть.
Сегодня он обещал позвонить ей без четверти четыре, — застать ее в больнице перед уходом ее в поликлинику, там ей говорить труднее. Ждал этой минуты и волновался. С каждым днем волновался все больше — а вдруг сегодня все само собой скажется? А она с каждым днем все ласковее, она будто чует что-то, голос ее дрожит. Возьмет трубку после его звонка, скажет обыденным голосом: «Да, слушаю» — и тут же, узнав его, смолкает, у нее перехватывает дыхание, будто совсем не ждала его, врасплох он ее застал. Нет, она что-то чует и тоже ждет.
Без четверти четыре он вошел в свой кабинет, протянул уже руку к трубке, как телефон зазвонил.
— Хирургия, Малышев, — сказал он радостно, для нее сказал, и услышал мужской незнакомый голос:
— Здравствуйте, Сергей Иванович. Вас беспокоит следователь горУВД Крухмальный.
— Слушаю вас.
— Мне хотелось бы с вами встретиться, Сергей Иванович, поговорить. В удобное для вас время.
Молодцы, ребята, предельно вежливы, всегда корректны, как главы правительств, умеют позолотить пилюлю.
— Я к вашим услугам.
— Можно мне зайти к вам завтра, лучше бы с утра?
— С утра я занят. Давайте сегодня, я сам к вам приеду, вот прямо сейчас, в шестнадцать тридцать. Мне это уже надоело, я вашего звонка ждал.
— Так-так, — следователь помедлил и спросил с некоторым удивлением: — Вы знаете, о чем речь?
— Догадываюсь.
— Тем лучше, Сергей Иванович. — Нет, удивление в его голосе Малышеву почудилось. — Где мы находимся, вы представляете? По улице Мира ниже Алтынсарина. Кабинет двадцать третий. Жду вас, Сергей Иванович.
Малышев положил трубку и подумал, что Марина была права, советуя зайти к Харцызову в исполком, чтобы разобрались, в конце концов, и решили. Взыскание так взыскание, только не тянуть волынку, не железные у него нервы. Зря не зашел, теперь вот придется со следователем обмениваться любезностями…
