«С удобным лицом нужно работать корреспондентом светской хроники, тогда селебрити разного пошиба с радостью будут давать тебе долгие и подробные интервью», — говорю себе я и отправляюсь с Вованом в курилку, чтобы впитать в себя очередную порцию его бесконечной истории про то, что «она за раз тратит на шопинг мою месячную зарплату».
Царило странное оживление. Почти дикое для субботнего не раннего вечера. Обычно по выходным злой и заспанный охранник разочарованно говорит мне в дверях, «А-а… ты… — разочарованно». И почему мне всегда все «тыкают»? Вот, почему. И ведь вроде не девочка уже, поседею скоро, но внешний мой вид не вызывает в окружающих вдохновения уважения.
Вован торопливо дыхнул в ухо смесью табака и копченой колбасы:
— Вечеринка, сестренка!.. — и покосился на две мои бутылки
— По поводу?
— Нового сотрудника берем, — он хмыкнул и перешел на многозначительный шепот, — сотрудни-ЦУ!
Вован знал ВСЕ. Не сам, конечно, разузнал — насвистели болтухи-геи из раздела распространения на втором этаже, с которыми он любил курить на лестнице, проявляя таким образом свою «терпимость». Чувство сопричастности придавало Вовану ощущение собственной значимости и давало, как ему казалось, право называть меня «сестренкой».
— Ничего себе так… — Вован с усмешкой подмигнул и умчался в сороковую комнату, из-за двери которой вкусно пахнуло едой и алкоголем.
Ясно было только одно — Вована на корпоративную, хоть и маленькую, пьянку просто так не заманишь. То есть, пожрать на халяву он, вне сомнений, был не дурак, но не в субботний же вечер на работе. И выпить он — не лыком шит, но не в тесном же рабочем кругу, где водки отродясь не покупали… разве что кампари. Но к кампари Вована не подпускали. После того памятного вечера, когда он выжрал всю бутылку через соломинку. Тихо и чинно. Почти благородно. Хватились только, когда он облевал шубу подруги начальника фото-отдела.
Не-е-е-ет, тут пахло чем-то совсем иным. Пахло травой. Вот уж поистине ахиллесова пята Вована! Поглядев в раздумье на шампанское в руках, решительно пнула дверь ногой, я тоже хотела еды и алкоголя.
Я сидела сбоку стола, нагло пила коньяк (надо же как-то согреться!) закусывала неполезными бутербродами с финской салями и рассматривала женщину напротив. Она жала руки каким-то приходящим людям, редакторам и обозревателям, и казалась мне такой худой и такой высокой. Вся в черном, словно итальянская вдова мафиози, с массивным профилем вызывающе семитского носа и такой же фамилией. Я не увидела тебя в тот день, это произошло много дней спустя. Через пару месяцев, когда из «новой сотрудницы» ты уже давно перешла в сотрудники постоянные.
Ты вошла в комнату и сказала требовательно:
— Мне нужен свой адрес. Кто этим занимается?
— Пчхи… — я все-таки умудрилась простудиться, — Это ко мне…
— Мне нужен адрес… — сказала ты, я помню твои узнающие глаза. Такое выражение бывает, когда два заинтересованных друг другом человека понимают, что интерес их обоюден. Ты оглядела меня с головы до ног, задержав взгляд на распухшем носе. Я помню, как это выбесило меня.
— Вообще-то… — нарочито тщательно высморкалась я, — Мой рабочий день закончился в семь.
Это, конечно, был вызов. Довольно беспомощный, но все же. Ты взглянула на часы. На свои наручные часы, под ремешком которых у тебя чесалось запястье мелкими пузырьками раздражения. На те самые часы, которые ты потом будешь снимать, и класть на тумбочку перед соитием со мной. Те самые часы, которые ты, в конце концов, забудешь в какой-то снятой на сутки гостинице.
— Но вы же еще здесь… — она была совершенно спокойна. Эта женщина. Спокойная сексуальная женщина.
Губы мои свело от окантовки твоих глаз. По-умному — презрительных. По-собачьи темных. По-сучьи — томных. В бархате ресниц. Нервных жилках на тонких веках. От губ с неровным контуром неровной подводки самой природы, с легким пушком едва пробивающихся над верхней губой волосков… Под ними зубы — как и у всех. Десны, язык, гортань. Кадык на подвижном горле. Странно, кадык редко встречается у женщин. Ключицы из-под черной ткани строго платья. Я никогда так не увидела тебя в светлом.
