Тут я увидел еще один гриб и сорвал его. Стоило расслабиться - и они просто подмигивали мне со своих кочек, протягивали радужные паутинки, облегчали всю ту депрессивную тюрьму. "Даже природу они могут уничтожить, идиоты..." - подумалось мне совсем по-детски обиженно, но уже с соглашательским безвыходным акцентом.
Грибов становилось все больше, но обжираться ими не хотелось - тем более, что надо было насушить и взять с собой пару доз, угостить, возможно, танкистов, плюс сегодня еще предстояло ехать к маме, папе, сестре, ее мужу, у которого день рождения, племяннику и племяннице, и там еще кому-то, наверняка. Это в том году я полтора месяца ел по тридцать штук чуть не через день. Однажды - после взрыва домов - когда пришли запуганные до смерти тетки из домового комитета, гнать меня в ночь, дежурить вокруг дома, я, будучи под грибами, вышел на улицу с подарочным в натуральную величину мечом "Робин Гуд". Не знаю, что подумали тетки - на всякий случай они срочно вызвали мне в напарники бывшего мента из третьего подъезда. Всю ночь мы пили пиво и говорили о наркотиках и психологии преступных элементов.
"Как же они упустили древо познания? - подумал я, упираясь взглядом в осину, на которой, на третьей снизу крупной ветке, сидела и орала почти очеловечившаяся кошка, - Сплавили? Разменяли на этот дикий крик? Надо спасать положение..."
Я подошел к осине, схватился руками за нижнюю ветку, и, упершись кедами в ствол, стал взбираться на дерево - припоминая почему-то Кастанеду. У того, мол, все было. А что есть у меня? Томлюсь, как всегда. Сколько себя помнил всегда хотел реализоваться человеческим учителем этой самой жизни. Этих лазаний за кошками по деревьям, этих собираний грибов, этой дурацкой где-то там войны. Потому что в своей собственной судьбе, пафосный и сублимированно ничтожный, никого не признавал, был призван самой неуемной - не верящей в самое себя - гордыней буйствовать в одной, чаще бритой налысо, покрытой множеством шрамов голове. Своей, геройской. Авторской - в линзах тонкой железной оправы. Снимай стеклышки - бить будем...
Кошка была рядом, над головой, на расстоянии вытянутой руки. Я сидел на второй снизу большой ветке и думал о том, что я делаю.
- А правду говорят, что тебе десять штук баксов предлагали, а ты все уничтожил и всех послал? - вдруг, как будто мимоходом, спросил снизу и слева, из под лапы ели, дружище Кащей, закончивший манипуляции с трубкой и собирающийся поднять голову и повернуть ее в сторону осины.
Последние соображения пронеслись, когда я падал, а когда ударился головой о какой-то корень - успев подумать, что кошка молчит - вырубился и уже не слышал удивленного возгласа Кащея. Матом, естественно - но не так испуганно, потому что было невысоко до земли. "Сбили..." - повторилось мне тысячу раз в единый момент отключения...
Вокруг была зима. Впереди лежал Грозный - там гремели нешуточные бои, и десятки сотен умирающих и умеревших распространяли на сотни километров вокруг неуютное ощущение конца света. За спиной урчал мотор - там была его машина, и его водитель-ингуш. А я все никак не мог оторваться от того, как в десяти метрах впереди черная собака грызет руку какому-то неизвестному трупу. Мертвый был похож на одинокого и никому не нужного старичка, в черном пальто, брюках и ботинках, все было старческим и грязным. Собака была средних лет. Она косилась на меня, но не бросала отгрызать старческую руку мертвого тела. Левую руку. Мне стало тошно, я отвернулся и как будто пропал. Собака заурчала и облизнулась. Это зрелище было правдой, но именно "было" потому что шло как сотое дежа-вю, и под воспоминание, что, на самом деле я сознание в Чечне ни разу не терял. Не считая что от водки. А сейчас то от чего?
Ясность явилась ослепительной белой вспышкой. Стало понятно, что слегка трудно дышать. "Кащей однажды выпал с третьего этажа, я видел..." - это было первым, что пришло в голову из настоящего. "Сбили..." - сказало в голове в последний раз, как бы с ухмылкой. Потом я увидел склонившееся над ним лицо Кащея. Не хватало разве что пыльного шлема.