- Перерыв! - командует Вертеньев и подходит к нам.
- Моя дочь, представляю Варьку, - Длинные ноги. Будущая актриса.
- Хочешь сигарету? - Вертеньев достает из кармана пачку сигарет и протягивает Варьке.
Варька смущается и прячется за меня - но на клипмейкера смотрит уже с нескрываемым восторгом.
- Дети и животные любят меня одинаково, - сообщает Вертеньев, - Расход пленки один к пяти. После кризиса это мало кто себе позволяет... Пусть сходит, пообщается с солдатней. Может, стрельнуть дадут.
Мы отправляем дочь в расположение ребят из военно-исторического клуба Вертеньев дает продюсеру соответствующую команду - а сами отходим к "Фиалке" за пивом. Вертеньев заходит, а я остаюсь - смотреть на небо.
Борька - мой огромный друг. Если бы не он - не попал бы я к буддистам. Рассказать историю его жизни невозможно - он не существует, как мы. Он не отсюда. Это герой отдельного романа - и проживает он его сам.
Потом мы сидим на корточках с пластиковыми стаканами в руках и курим.
- Как сын? - спрашиваю.
- Не будем о грустном, - говорит, - Хотел его от армии отмазать, а он, оказывается, на опиаты подсел. Зачем деньги тратить? Тем более, что их нет. В общем - пока думаем...
- Что за клип? - спрашиваю.
- "Штык для Геббельса", - говорит, - Четыре тысячи всего бюджет. Хорошо, что Васька - вон тот, видишь, полковник РККА - мой отличный приятель. Только что гашиш не курит - а так вполне хороший человек.
- Каков сценарий? - спрашиваю.
- Да никакого! - Вертеньев начинает смеяться. - Представляешь, они все с прибабахом! Одному чуть не каждую ночь снится, что он летчик - немецкий асс - и что его сбивают. Вон он, в эсэсовской форме расхаживает, с кобурой. Другой все скупает - вплоть до солдатского нижнего белья того времени. Зачем. спрашивается. ему на съемках клипа нижнее солдатское белье? А кошелек с десятью тысячами натуральных рейхсмарок? Ну, кошелек-то я использую, в результате...
- Реинкарнация, - говорю, - Других версий нет. У меня у самого дед в 41-м ушел в ополчение, очкарик, винтовка на пятерых. Маме два года было. Так она до сих пор пишет в "Красный крест" - думает, он в плен попал, выжил, осел и теперь у нас родственники в Германии.
- Да... - говорит Вертеньев, - запутанность та еще. А я, представляешь, даже на похороны к отцу не поехал. Зачем, думаю? И так ведь все ясно.
Он вздыхает.
- Ты просто тогда еще Пхову не умел делать, - говорю, - А то бы поехал.
- А можно ведь и на расстоянии... - улыбается Вертеньев, - кстати, Лама приезжает. В воскресенье в Центре будет телеги двигать...
- Супер! - говорю, - То, что доктор прописал!
Разговаривать с ним - одно из самых больших удовольствий. Мира того, что называется дружбой.
Больше не спрашиваю. Допиваю пиво.
"Ого! - думаю - Лама! Это круто! Вот ведь как - одни книжки пишут, другие их читают, третьи в Чечне или еще где ошиваются, четвертые ряженые стреляются, и так далее. А кому надо, тот делом занят. Не всякой там чепухой."
- Скоро, скоро, - говорю Вертеньеву, - Вернусь, к своим баранам...
Но Вертеньеву я ничего про Чечню не сказал - ему и так все ясно. Он закончил съемки, мы отвели Варьку к бабушке с дедушкой и накачались пивом. И вот, вечером я звоню тебе в Ялту с Главпочтампта на Тверской, - подвыпивший, но внутренне железный, как Терминатор.
- Солныш! - кричу, - Я все сделаю, чтобы тебе не было стыдно за меня! Я опять пишу роман! С квартиры выгоняют, и поэтому приезжать сейчас рановато! Тем более, что мы с шефом едем на неделю в Элисту, подхалтурим и вернемся! Я тут же сниму новую квартиру - и вы приедете! Потерпишь еще чуть-чуть? Я тут тебе пишу стихи! Знаешь, кто ты? Ты Лотос моей прозы! А я - твой кретин и неудачник! Ничего, Элиста все покажет! Первую буддийскую ступу в России посмотрю! Обойду ее раз сто! Я знаю, что ты держишься молодцом! Привет всем. Пока...
Прощаюсь, выхожу. покупаю еще пива, иду к метро. Средних цен проститутки на улице смотрят на меня с инстинктивной недосягаемостью в глазах.
"Ом мани пеме хунг, - думаю, - Алмазные свиньи. В том и состоит драгоценность человеческого тела, что его вовсе и нету... Ладно уж. Вспомню вас, когда буду медитировать..."