Скорчившись на кушетке, с ненавистью глядит на Сашку, вполголоса ругает его выблядком.
Раз Сашка подсыпал ему дуста в бутылку с недопитой водкой. Едва откачали. С месяц он молчал, а однажды, когда супруги не было дома, исхлестал сынка офицерским ремнем чуть не до смерти. Пряжка оставила шрам поперек лба. После этого кочегара нашли в котельной без сознания. Когда он дежурил ночью пьяный, кто-то заткнул трубу тряпками, и он угорел. К жизни его вернули, но человек повредился. Забыл многие слова, стал робким; говорит тихо, все время улыбается.
Мать хмурилась на сына и даже покрикивала. Раньше ни разу на него не заорала. Никогда и не говорила, что любит. Говорила – «ценит».
– Я его ценюбольше Кольки и Женьки!
Колька физически здоров, на два года старше Сашки, но остерегается его раздражать. Младшего Женьку Сашка совершенно поработил. Он и умом превосходил братьев. Обожал читать и открыл, что в книгах многие взрослые – дураки. А тут как-то услышал разговор подвыпивших стариков о том, что "даже учителям не хватает развития". Вот это да! Он давно подозревал. Вот почему он учится плохо, а вовсе не из-за лени. И когда мать ругала его за плохие отметки, заявил: "Да учителя сами тупые! Директор – дубина! Нацепил галстук и думает – умным стал".
Сашка пообещал, что "и сам выучится". Прежде всего, не станет читать то, что велят в школе. Читать он будет только "взрослые" книги. Потребовал, чтобы мать записалась в библиотеку. В конце концов она решилась... В библиотеке ее привлекло имя автора "Рони-старший". (Старший!) Она принесла книгу сыну. Книга называлась "Люди огня". Описание пещерных львов, мамонтов, саблезубых тигров, приключения первобытных людей потрясли Сашку.
Мать у себя в магазине приглядывалась к покупателям: заговаривала с теми, кто казался интеллигентнее. Не посоветуете, мол, книгу, чтобы больному сыну понравилась? "А я уж в долгу не останусь..." Ей дали роман Вальтера Скотта "Ричард Львиное Сердце"... Сашка читал и упивался: "Вот это человек!"
Знали бы писатели, как их благородные произведения причудливо преломляются в иных головах, на что вдохновляют... (Любимым героем закоренелых уголовников в советских тюрьмах был не Ванька Каин, а чудесно исправившийся добродетельный Жан Вальжан).
Мать между тем переживала, что увечье мешает сыну быть "полным человеком". Раз она заявила мужу:
– Теперь ты поставишь его на ноги!
– А? – он вяло улыбался.
– Кто он? – мать показала на Сашку.
– А... Александр.
– То-то! Чтоб я того слова больше не слышала!
Отец надел диагоналевый пиджак с приколотыми медалями, орденами, поехал в Москву к фронтовому другу – не очень большому, но начальнику. И сынка положили в научно-исследовательский институт.
* * *
Сашка-король восседает на подоконнике, мускулистый торс обнажен. На голове, защемив прядь волос, блестит складной ножичек из нержавеющей стали. Синеватый шрам поперек Сашкиного лба заключен в черные шпалы акварельной краски. Кожа лба от шпал до висков покрыта зубной пастой, ею же намазаны подглазья, скулы. Над вывернутой толстой верхней губой проведены усики в две полоски: черная и красная.
– У-у, бляди новые! – произнес Сашка-король, глядя на приведенных. – Учи их на ...ю стоять!
Вдруг выбросил руку с вытянутым указательным пальцем – палец нацелен в него, самого младшего.
– Этого!
Поволокли к повелителю, а тот харкнул на палец, щелкнул им – харкотина угодила мальчику в глаз. Захохотали.
– Целуй сапог! – Помогая руками, Сашка выставил ботинок.
Схватили за шею, за голову, прижимали губами к носку башмака.
– Лижи-лижи! Хорошо лижи... падла!
Он пытался вырваться, шея хрустнула – от боли закричал.
– Ф-ффу... писклявый, как скрипка!
И его стали звать: Скрипка, Скрипач, а всего чаще – Скрип.
Рано утром, вместо одной, мыть полы пришли сразу три санитарки. Давай и белье менять. Лежачих потащили в душевую, и ходячих подгоняют туда:
– Живо, живо! Не задерживать!
Из разговоров нянек Скрип понял, что "сегодня будут военврачи" и обход сделает сам директор института профессор Попов.
В душевой стало тесно. Тем, кто не мог стоять, не хватало места на кушетках. Тогда санитарки приволокли длиннющую доску, которая всегда выручала. Один ее конец положили на кушетку, другой – на край ванны. Детей раздели и усадили тесно в ряд на доску. Толстая санитарка рассерженно кричала:
