Давно уже была над Вагановым ночь; звезды перемигивались, словно убедившись, что за ними никто уже не подглядывает, в лесу вокруг себя слышал Ваганов возню, крики, свисты и ухание; кто-то невидимый пил что-то из луны-пиалы, наклонив ее; время от времени кейфующего наверху закрывали, кружась в небыстром хороводе, прозрачные платки; спать Ваганову не хотелось и о лиане, слава богу, не думалось; Ваганов всматривался в темноту, туда, где из-за горы всходило солнце, и хотя темнота была плотной, он решил дождаться сегодня восхода.
Приближения зверя Ваганов не услышал, а почувствовал: вдруг напрягся, всматриваясь в темноту за костром, и нащупал ружье. Успел только подбросить ветку в гаснущий огонь.
Чуть покачиваясь, к нему плыли в темноте два огонька; Ваганов взвел курки. Ветка загорелась и осветила морду тигра, которая показалась Ваганову маской, одной только маской, вынырнувшей из темноты.
Тигр, сунувшись в круг огня, остановился, разглядывая хорошо освещенного костром Ваганова. Костер был маленький, его ничего не стоило перепрыгнуть.
Тигр стоял так близко, что Ваганов не целился в него, он просто выставил ствол, прижав приклад к боку и держа палец на спусковом крючке. Он не знал, почему не выстрелил сразу, что-то остановило его.
Тигр замер; замер и Ваганов, зная, что любое его движение может вызвать прыжок тигра, так же, как любое движение тигра вызовет его выстрел.
Ветка догорала, сейчас она -погаснет. Тигр прыгнет. Сейчас он выстрелит — раньше, чем прыгнет тигр.
Челюсть тигра шевелилась, верхние губы вздрагивали, топорща жесткие редкие усы; он перекатывал в горле глухое рычание, не выпуская его наружу, и не сводил с Ваганова глаз.
Ветка погасла, на земле между ними лежала маленькая горка жара.
Звуков не было ни одного, не было и движения— вся ночь замерла, ожидая развязки...
Костер погас, но опять что-то удержало Ваганова от выстрела — может быть, то звериное, что осталось в каждом из людей от прошлого, тот инстинкт, который до последнего удерживает от смертельной драки, то чутье, которое выше ума, опыта и страха.
Тигр не был виден весь, он мог изготовиться к прыжку — подогнуть задние лапы — незаметно для Ваганова, но Ваганов надеялся все прочесть на его морде и не стрелял.
В морде тигра было много человеческого—властное, хмурое лицо владыки этих мест, лицо правителя давних времен, чьих мыслей никогда не понять простому человеку, но было и от зверя — слишком долгая пристальность взгляда, ждущая, наверное, какого-то движения от застигнутого врасплох.
Ваганов не шевелился — все замерло в нем, даже кровь, кажется, остановилась, чтобы не мешать своим движением и шумом слуху.
Клекот в горле тигра усилился, хотя выражение на морде не изменилось, тигр приоткрыл пасть и негромко рявкнул. Но Ваганов понял его как то административное рявкание, какое полагается, но не идет изнутри. Так —на всякий случай — громыхают отцы на детей или покрикивают дворники на могущих что-то сломать или разбить мальчишек.
Тигр рявкнул и исчез,— так быстро, что Ваганов испугался: ему почудилось, что он проглядел, как тигр прыгнул, и вот сейчас обрушится на него сверху.
Еще несколько мгновений он сидел неподвижно — вжав голову в плечи. Потом услышал возвращающиеся звуки ночи — ужас отпустил и ее— и положил ружье на землю. Понял, что тигр ушел. Нащупал ветку и бросил ее в костер.
Ветка загорелась не сразу; Ваганов застыло смотрел на нее. Было ощущение, что он нес смертельно тяжелую поклажу и вот сбросил. Он устал весь: спина, ноги, шея; рук было не поднять. Бешено колотилось сердце.
Костер снова засветился, круг света расширился.
— Слышь, Стас,— сказал негромко Ваганов,— а водки действительно нужно было оставить — мне бы сейчас хоть глоток...— Голос его снова наполнил поляну, знаменуя возврат хозяина.
Еще хватило сил вытянуть из палатки спальник и постелить под деревом: сон сменил напряжение так быстро, что Ваганов не заметил переключения.
Лег, подтянул, как всегда, к себе ружье. Костер покрывался белым одеялом пепла. На месте восхода была темнота. Вокруг орали, свистели, ухали, квакали, пели.
