Этим вечером сиделка оставила окно и ставни приоткрытыми из-за жары. Перед наступлением ночи она решила набросить больному на плечи шаль, но он нетерпеливо отмахнулся.
— Ну же, мсье Гольдер, не нужно сердиться, с моря подул ветер… Вы ведь не хотите снова заболеть…
— Боже, — слабым задыхающимся голосом проворчал Гольдер, спотыкаясь на словах, — и когда только меня оставят в покое?.. Когда позволят наконец встать?..
— Господин профессор сказал — в конце недели, если будет хорошая погода.
Гольдер нахмурился:
— Профессор… Почему он не приходит?..
— Кажется, его вызвали в Мадрид, на консультацию.
— Вы… хорошо его знаете?..
Больной жадно заглядывал сиделке в глаза, надеясь, что она развеет его страхи.
— О да, мсье Гольдер, конечно…
— Он… действительно хороший врач?..
— Прекрасный.
Гольдер откинулся на подушки, опустил веки и прошептал:
— Я долго болел…
— Теперь все прошло…
— Прошло…
Он прикоснулся к груди, поднял голову и пристально взглянул на сиделку.
— Почему мне так больно вот здесь? — У него внезапно задрожали губы.
— Здесь… О…
Она слегка коснулась его руки, положила ее на простыню.
— Вы же помните, что сказал профессор? Это невралгия, ничего страшного…
— Правда?
Он вздохнул, распрямился и вернулся к картам.
— Но… это не… сердце… скажите, не сердце?.. — тихой скороговоркой с глубоким волнением в голосе спросил Гольдер, не глядя на сиделку.
— Да нет же, помилуйте, Господь с вами…
Гедалия настоятельно рекомендовал не говорить больному правды… Рано или поздно сделать это придется, но не ей… Бедняга, как он боится смерти… Она кивнула на разложенный пасьянс:
— Смотрите, здесь вы ошиблись… Нужен не король, а туз треф… Переверните девятку…
— Какой сегодня день? — не слушая, спросил Гольдер.
— Вторник.
— Уже? — вполголоса произнес он. — Я собирался быть в Лондоне…
— Теперь вам придется меньше путешествовать, мсье Гольдер…
Лицо больного залила смертельная бледность.
— Почему? Почему, скажите? — прерывающимся голосом прошептал он. — Боже, что вы такое говорите? Это просто безумие… Мне что, запретили путешествовать… ездить?..
— О нет, конечно, нет! — встрепенулась сиделка. — С чего вы взяли? Ничего подобного я не говорила… Просто некоторое время потребуется быть осторожнее… Только и всего…
Она наклонилась и промокнула взмокшее лицо Гольдера.
«Она лжет. Я слышу по голосу… Что со мной? Боже, что со мной такое? Почему они скрывают от меня правду? Я им не баба, черт побери…»
Он оттолкнул сиделку ослабевшей рукой и отвернулся.
— Закройте окно… Мне холодно…
— Хотите поспать? — спросила она, бесшумно проходя через комнату.
— Да. Оставьте меня одного.
Сразу после одиннадцати заснувшая сиделка услышала доносившийся из соседней комнаты голос Гольдера. Она вбежала и нашла его сидящим на кровати. Лицо больного пылало, он нервно размахивал руками.
— Писать… Я хочу написать…
«Он бредит», — подумала женщина и попробовала уложить больного, уговаривая его, как ребенка.
— Нет-нет, только не в столь поздний час… Завтра, мсье Гольдер, вы напишете завтра… А сейчас нужно поспать…
Гольдер выругался и повторил приказание, стараясь говорить спокойно и четко, как до болезни.
В конце концов женщина сдалась, принесла ему ручку и бумагу, но он сумел написать всего несколько букв: рука болела и плохо его слушалась. Он застонал и попросил тихим голосом:
— Пишите… вы…
— Кому?
— Профессору Веберу. Адрес найдете в Парижском ежегоднике, он внизу. Текст такой: Просьба приехать немедленно. Срочно. Мой адрес. Мое имя. Вы все поняли?
— Да, мсье Гольдер.
Больной как будто успокоился, попросил воды и откинулся на подушки.
— Откройте ставни, окно, я задыхаюсь… — велел он.
— Хотите, чтобы я осталась с вами?
— Нет. Не утруждайтесь. Я позову, если понадобитесь… Телеграмму… пошлите завтра, в семь утра, как только откроется почта.
— Да, конечно. Не волнуйтесь. Спите спокойно.
Гольдер с невероятным трудом повернулся на бок, дышал он глубоко и неровно, из груди рвались хрипы и свист. Старик лежал неподвижно, устремив печальный взгляд в окно. Ветер с моря надувал белые шторы, как паруса. Гольдер долго, сам того не замечая, вслушивался в шум волн… Одна, две, три… Глухой удар в скалу под маяком, затем легкий музыкальный плеск воды, утекающей между камней… Тишина… Дом казался пустым.
