Они поравнялись с нами.
– Чувствуешь вонь? – спросил Дата Туташхиа.
Воздух был пропитан запахом ладана, водочного перегара и лошадиного пота. В голове манифестации шли церковные певчие, голоса которых были отшлифованы на хорах кафедрального собора. Их пение звучало внушительно, но в середине и в хвосте манифестации пели вразнобой и невпопад. Кого подводил голос, кого слух, и из всего этого получался такой рев, что казалось, вот-вот обрушится новый потоп, а эта огромная толпа в предчувствии близкого конца исторгает из себя предсмертный вой. Церковный хор закончил петь, в середине толпы взвизгнула гармонь, несколько человек пустилось в пляс, но в голове шествия затянули снова, и плясунам ведено было прекратить.
И опять рев.
Они миновали гостиницу. Казачьи лошади, замыкавшие шествие, перед самым нашим носом извергли порядком навоза. И тут из Александровского сада двинулись демонстранты. Я ждал, что и они пойдут к опере. Но нет. Развернув лозунги, они свернули влево и направились в противоположную сторону, ко дворцу наместника. Это было и вовсе неожиданно. Черносотенцы под конвоем казаков шли вверх по проспекту, а демонстранты текли в другую сторону. Вроде бы все было верно: манифестанты хотели обнародовать свои чувства перед городским населением, а демонстранты – выложить свои требования наместнику как верховному представителю власти. И все-таки такой поворот дела озадачил не одного меня, но саму черную сотню. Манифестация стала и повернулась лицом к демонстрантам. А из Александровского сада валил и валил мощный людской поток.
Возле нас остановилась молодая пара: он – грузин, она – русская. Как и мы с Туташхиа, они во все глаза следили за происходящим.
– Ты погляди, погляди на них! – окликнул юноша свою спутницу.
Задрав рясы, к хвосту манифестации подбежали несколько запыхавшихся попов и в изумлении уставились на последних демонстрантов, выходивших из Александровского сада. Манифестанты топтались в совершенном замешательстве, а никаких распоряжений не было слышно.
– Куда вы, антихристы? – завопил один поп, и в тот же миг с разных сторон посыпалось:
– Бей их! Бей!
Манифестанты сорвались с места и кинулись на демонстрантов.
Попы пытались удержать свою паству, но напиравшая сзади масса опрокинула свои же передние ряды, смяв вместе с ними и несчастных попов, и по живым телам в ожесточении бросилась на арьергард демонстрации.
Вспыхнул настоящий бой. У демонстрантов были камни, и в первые же секунды многие из черной сотни оказались с расквашенной физиономией. Но камни, летевшие в них, они тут же подбирали и с не меньшей пользой употребляли их против демонстрантов. Артиллерийская подготовка кончилась, и обе стороны пустились в рукопашную. Драка была отчаяннейшая. Казаки, солдаты и полиция пока не вмешивались, потому что демонстранты хотя и с боем, но отступали назад, ко дворцу наместника. Выглядело так, будто одолевают манифестанты, и блюстители порядка особо не шевелились. А демонстранты между тем, оттесненные манифестантами ко дворцу наместника и достигнувшие, таким образом, цели, остановились и развернули под носом наместника свои лозунги. Они простояли не больше двух минут, как одновременно с разных сторон послышалась ружейная пальба, и тут же с Ермоловской улицы, из ворот дворца, со стороны Ереванской площади на демонстрантов ринулась казачья конница, а вслед за ней солдаты. Покажи мне беду, а я тебе, как бежать, покажу... Ведь никто не собирался врываться во дворец наместника, люди явились на демонстрацию, демонстрация остановилась под окнами дворца, развернула свои лозунги, постояла малость и – все дела!..
Не стоять же им было до тех пор, пока царь Николай из Петербурга не пришлет телеграмму о своем отречении?!
– Разбегайтесь, товарищи! И за каких-нибудь двадцать секунд площадь перед дворцом опустела. Одни бежали к ломбарду, другие, свернув к Калоубанской церкви, бросились к рынку. Основная же масса двинулась обратно к Александровскому саду. Но движение движению рознь. Огромная масса народа мощной лавиной врезалась в свой арьергард, который в это время сражался с михаилар-хангельцами. Кто не был раздавлен, вместе со всей лавиной подался назад, в ворота Александровского сада. Через минуту на Головинском проспекте остались только черносотенцы и несколько зевак, если не считать полиции, казаков и солдат. Повторилось то, что сегодня я уже наблюдал. Сила, которая призвана была провалить демонстрацию, действовала в ее пользу. Демонстрантов оттеснили ко дворцу наместника. Выставив и обнародовав свои лозунги, демонстрация разбежалась, а черносотенцы почему-то торжествовали победу – всыпали мы по первое число! Они фланировали по проспекту в одиночку и группами с глупейшим выражением победы на липе, надувшись, как индюки, и задирая прохожих – не демонстрант ли, дорогой?
