Расследование продолжалось два-три дня, и, конечно, про ограбление Триандофилиди узнал весь город. Ретивая полиция устроила повальные обыски у всех родственников братьев Накашиа, в каком бы уезде и в какой бы глуши они ни жили. Арестовали, допросили, задержали на время, а потом отпустили на поруки треть или даже добрую половину всех подельцев госпожи Триандофилиди, в том числе и владельца кофейной, с которым у Сарчимелиа несколько позже произошел свой разговор. При этом выглядело все так, будто полицию интересует лишь одно – кто навел братьев Накашиа на дом Триандофилиди?
Сарчимелиа терялся в догадках, и чем больше размышлял, постигая истину, тем очевидней становилась для него невиновность компаньонши, недоверие к ней гасло, а необходимость встречи с Накашиа все больше завладевала его умом. Но чтобы встретиться с ними и потребовать вернуть деньги, нужно было иметь на руках доказательства совершенно неопровержимые. Поэтому, не довольствуясь фактами, известными ему от надежных людей, он решил заполучить показания Луки-дурачка. Пути-дорожки младшего Накашиа Сарчимелиа знал получше полиции, и не прошло двух недель, как встреча эта состоялась. Маузер Луки Накашиа был засечен Сарчимелиа тут же – они едва успели обменяться приветствиями. Установить, что маузер, торчащий за поясом Луки, именно то оружие, которое было отобрано у богатого офицера на дороге между Ахалсенаки и Зугдиди, а затем переправлено к мадам Триандофилиди, для Сарчимелиа не представляло ни малейшего труда. Один взгляд – и все. И разговора не понадобилось – бандиты тут же расстались. Факт был установлен, и двух мнений для Ражи Сарчимелиа уже не существовало. Не мешало, однако, проверить саму Евтерпию Триакдофилиди и установить, каков убыток. Он пошел ва-банк – объявился в Сухуми. Слежку, разумеется, и не думали снимать, однако полиции было ведено не трогать разбойника, даже если он сам полезет в петлю. Сарчимелиа навестил компаньоншу и, убедившись лишний раз, что морские пираты и Арсен Одзелашвили были поумнее его, убрался восвояси, размышляя о предстоящих переговорах с братьями Накашиа. Он уже не сомневался, что деньги похищены ими, но сомневался, что экспроприаторы их вернут.
– Ничего от них не получишь! Это же политические – ты что, не знаешь? Сдали они своим мои денежки,– ответил Ража одному из приятелей, который сунулся с советом найти братьев и потребовать у них деньги.
– Тогда надо взять с собой человека, которого Накашиа уважают и станут его слушать.
Этот совет показался Сарчимелиа разумным, но кого взять? Тут-то и родилась мысль позвать Дату Туташхиа. Препятствия теперь были немалые. Во-первых, старые счеты, а во-вторых, слухи о том, будто он отбил у Туташхиа любовницу, уже дошли до Сарчимелиа и, стало быть, не могли не дойти до Туташхиа. Посмотреть с другой стороны, так для посредничества и переговоров, для воздействия и давления лучше Туташхиа и не найти. Мысль была очень заманчивой, но можно понять и сомнения Сарчимелиа. Поди узнай, найдешь ли общий язык с Туташхиа. И тут он слышит, что братья Накашиа сожгли дом Туташхиа, и узнает, в отместку за что сожгли. Не долго думая, он бросился его искать. Еще бы! Не то что повлиять на братьев, тут интерес получался один – на союз против Накашиа можно было рассчитывать.
Но одно дело – хотеть, другое – исполнить. Разыскать Дату Туташхиа Раже Сарчимелиа было так же трудно, как и полиции: Работа по компрометации Даты Туташхиа, хоть и медленно, но уже приносила свои плоды, и вполне внушительные. Уже во многих местах, где раньше принимали его с распростертыми объятиями, он теперь не появлялся. Два-три прежних его почитателя сказали ему в лицо, чтобы на их уважение и доверие он не рассчитывал. Другим такой смелости не хватило, но Дата сам почувствовал холод и порвал старую дружбу. Он ни перед кем не оправдывался, не опровергал слухов и не удостаивал никого своими объяснениями. Был только один случай. Настоятельница женского монастыря с резкостью, позволяемой себе лишь ортодоксами, обвинила его в грехах, ему приписываемых.
– Не тот я человек, мать, чтобы пойти на такое! – только и сказал он ей.
