— Маруда к Шевелихину пошел?
— К Шевелихину. Сказал, что его к нему пустят.
— Зови его Марудой-дураком, а он вон какую свинью подложить сумел, — Махмуд хрустнул пальцами. — Я сейчас такое устрою, внукам до могилы смеяться хватит.
Гедеван протянул Махмуду деньги.
— Не надо. Столько и не понадобится. В нашем государстве закон — самый что ни на есть дешевый товар. Цена этому товару — от рюмки водки до десяти червонцев. За то и люблю я свое отечество, что доброе дело сделать в нем не дорого стоит. А то бы переселился куда-нибудь подальше.
Махмуд вышел из мастерской, я старался не отставать от него. У гурьяновского дома, что напротив полицейского участка, он остановился, велел мне зайти со двора и поглядеть, что творится в участке. Я подкрался к зарешеченному окну и быстро вернулся к Махмуду.
— В левой комнате трое полицейских: двое спят, третий махрой чадит. В правой Хасан-городовой сидит за столом, а Лука — на лавке. Больше никого нет.
— Теперь поди позови Хасана. Скажи ему, что я жду его по срочному делу. Только чтобы никто не слышал.
Я прошел мимо полицейских и вызвал Хасана, как велел Махмуд. Услышав имя Махмуда, городовой насторожился и молча кивнул.
Я выбежал из участка, перепрыгнул обратно через гурь-яновский забор и притаился.
Озираясь по сторонам, Хасан приблизился к Махмуду.
— Чего тебе?
— За сколько того человека выпустишь?
— Какого еще человека?
— Тише. Которого для Маруды арестовали.
Хасан молча вперился в Махмуда.
— Вчера Шевелихин спрашивал меня, не знаю ли я, куда девались лошади Бастанова, — как бы между прочим проронил Махмуд, — он готов сам их выкупить, на собственные деньги, бог с ними, говорит, с ворами, не до них.
— А ты ему что? — Голос городового задрожал, но он тотчас овладел собой и деланно зевнул.
— Не мог же я ему сказать, что Хасан-городовой отнял лошадей у воров и продал их в Пашковской землемерам за семьдесят рублей каждую, — дружелюбно сказал Махмуд.
— Подружились вы с моим начальником, ничего не скажешь! Это после того, как ты помог ему место пристава продать? — Хасан скорбно покачал головой. — Эх-ма, добрый человек, и не стыдно тебе? Взял с Гашокова за место пристава семьсот пятьдесят рублей, а Шевилихину отдал только двести пятьдесят? Остальные — где?
— О том знаем я и Шевелихин. Не суй свое рыло в дела благородных людей. Скажи лучше, сколько возьмешь за того человека, — и по рукам.
— Не могу его выпустить! — отрезал Хасан.
— Это почему же?
— Маруда за Шевелихиным пошел.
— А ты другого посади.
— Кого?
— Мало людей? Вон сколько шляется! — Махмуд вынул из кармана четвертную.
У Хасана вспыхнули глаза, он оглянулся, — вверх по улице, отирая плетни и заборы, тащился пьяный казак.
— Поди сюда! — грозно окликнул его Хасан.
Казак не понял, что зовут его, и стал карабкаться дальше. Хасан окликнул еще раз, и казак приволокся к участку.
— Фамилия?
— Чертков.
— Ступай, куда шел.
— Зачем отпустил? — разозлился Махмуд.
— Это двоюродный брат есаула Черткова, не видишь, что ли?
— Ну и что?
— Кричать будет.
— Кричать будет всякий. Дураков нет.
— Шевелихин спросит, почему кричит.
— А ты найди такого, чтобы не кричал. Деньги за что берешь?
— Некогда искать. Шевелихина жду. Сам найди и приведи такого, чтобы не кричал, да побыстрей, — Хасан протянул руку к деньгам.
— И человека самому привести, и двадцать пять рублей тебе, кабану, — запрашиваешь, как министр.
Настроение у Хасана явно упало.
— Черт с тобой, бери и гони червонец сдачи! — приказал Махмуд. — Да поживее.
Без всякой охоты Хасан достал золотой.
— Давай веди кого-нибудь, — сказал он вяло и поплелся в участок.
— Погоди, — закричал ему вслед Махмуд.
— Ну?
— Сам пойду.
Хасан рта не успел раскрыть, Махмуд взял его под руку, и они скрылись в участке.
Я вылез из засады. Ждал недолго. На крыльце участка появился Лука. Он подозвал меня, расспросил обо всем подробно, щелкнул по носу и отправился в сторону базара.
Я завернул во двор участка и, подтянувшись, заглянул в окно. Махмуд расположился на той лавке, где только что сидел Лука. Хасан-городовой, сидя за столом, листал толстую тетрадь. Трое полицейских клевали носами, держа на коленях по растрепанной книге.
