— Но как предугадать это мгновение?
— Мне еще не вполне ясно это. Но я рассуждаю так. Научились же метеорологи предупреждать заранее о надвигающихся холодах, о наводнениях, ураганах и других стихийных бедствиях. Люди заглянули в высокие слои атмосферы, в глубь океана. Почему же они не могут заглянуть в недра земли? Вернее, не заглянуть — не то слово, — прислушаться к тому, что творится в недрах земли.
Токджан вытащила из «Курса сейсмологии» карандаш, служивший закладкой, и подняла его, держа на весу обеими руками.
— Нагнитесь! Поближе! — велела она. — Вот я стараюсь сломать карандаш. Я гну его. Раздаются похрустыванья, треск. Вы слышите?
— Да.
— То же происходит и перед землетрясением в толще земли. Все жмется, гудит, скрипит. Мощные пласты толщиной в десятки, сотни метров прогибаются, как этот карандаш в моих руках. Хруст и гул нарастают, приближаются…
— Шаги катастрофы? — подсказал Федотов.
— Да, шаги… И вот — крак!.. Пласты не выдержали чудовищного напряжения. Катастрофа! Надлом!
Она швырнула обломки карандаша за борт.
— До сих пор сейсмологи шли только по следам катастрофы. Спору нет, изучение землетрясений имеет большое теоретическое и практическое значение. На лекции наш профессор уподобил землетрясение фонарю, который зажигается на мгновение и освещает недра земли. Но этого мало. Мне, например, мало. Я хочу заглянуть в будущее, хочу опередить катастрофу.
— Кажется, я начал понимать. Пограничные заставы на путях катастрофы?
— Выразились очень удачно. Да, своеобразные пограничные заставы. Длинная вереница специальных сейсмических постов в угрожаемой зоне. Мы будем охранять там наши города, мирный труд, отдых, сон наших советских людей, чутко прислушиваясь к таинственным подземным шорохам. В случае опасности будем сразу же оповещать о ней, чтобы можно было приготовиться. Укажем час землетрясения, определим его возможные размеры и эпицентр… Если опасность известна, более того, высчитана, измерена, — это почти не опасность.
— Когда же будет так?
— Очень скоро, мне кажется. Завтра. Может быть, послезавтра. Потерпим до послезавтра, ладно?
Такая Токджан, оживленная, порывистая, сбросившая с себя оковы замкнутости, еще больше понравилась Федотову.
Он подумал о том, что даже некрасивые выглядят красивыми, когда вот так, с воодушевлением, говорят о своем любимом деле, о своем призвании. Что же тогда сказать о красавице, подобной Токджан?
— Но я совсем заговорила вас! — Девушка со смущенным смехом отодвинулась от Федотова. — Бедненький! Я просто думала, мечтала вслух!.. Посмотрите-ка на берег! Москва словно позолочена.
Вертикальные сиреневые тени обозначили места, где улицы выходили к набережной. Многоэтажные дома были сплошь усыпаны блестками — это заходящее солнце отражалось в окнах. Вода текла неторопливо, слитно, будто расплавленный металл.
— А вот и Каменный мост! — воскликнула Токджан. — Сойдем здесь?
— Нет, нет, — испугался Федотов. — Я прошу вас. Ну пожалуйста!.. Мы доедем до конца, до Бородинского моста.
— Однако вы хорошо разбираетесь в остановках. — Токджан лукаво склонила голову набок. — А говорили, что никогда не ездили на речном трамвае.
Но на этот раз ей не удалось смутить юношу. Он не отрывал от нее зачарованного взгляда.
— Токджан, Токджан… Какое красивое имя! Знаете ли вы, что его можно петь?..
Спутница Федотова посмотрела на него, не поворачивая головы, уголком настороженного черного глаза. Что-то уж очень он расхрабрился!
— Оглянитесь по сторонам! — сказала она, тактично отвлекая его внимание от своей особы. — Мы с вами постепенно погружаемся в синюю мглу.
Федотов огляделся.
Москву все больше окутывала таинственная синева сумерек. Город терял четкость своих очертаний, как бы медленно отдаляясь, уплывая. Поверхность реки стала пепельно-серой.
Но вот зажглись уличные фонари, осветились окна домов на набережной. Тотчас же по реке поплыли длинные желтые зигзаги и множество разноцветных веселых квадратиков. Москва-река надела своей вечерний наряд — темно-синий, в блестках.
— Вот так же ушел во мглу и город в горах, — задумчиво сказала Токджан. — Он затонул мгновенно во время очень сильного землетрясения.
