Атосса тоже остановилась, увидев это неожиданное препятствие.
– Ты умеешь плавать? – окликнул Дарий жену, поскольку сам плавать не умел.
– Не думаю, что здесь очень глубоко, – спокойно отозвалась Атосса и принялась раздеваться.
Ее спокойствие понравилось Дарию.
Сняв с себя все одежды, туфли и даже золотые украшения, Атосса завернула все это в свой легкий плащ и негромко крикнула мужу:
– Лови!
Размахнувшись, она легко перебросила сверток через бассейн прямо в вытянутые руки Дария. Затем, держась руками за край бассейна, Атосса вступила в воду сначала одной ногой, потом другой. Нащупав дно, царица осторожно двинулась к противоположной стороне бассейна, откуда за ней наблюдал Дарий. Вода доходила ей до пояса. Посредине было значительно глубже. Атосса скрылась в воде по самые плечи, однако продолжала двигаться без охов и испуганных возгласов. Дальше опять стало мелко. Сначала вода доходила Атоссе до груди, потом – до талии и, наконец, поднялась чуть выше колен.
Дарий протянул Атоссе руку и помог ей выбраться из бассейна.
Атосса благодарно улыбнулась ему.
Ее нагое тело отливало нежной прохладной белизной. Ярким контрастом этой белизне служили розовые соски на женских грудях, слегка вздернутые и упругие.
Атосса принялась вытираться тем, что у нее было из одежды, чуть изгибаясь и наклоняясь вперед. При этом округлости ее крепкого тела, мокрые волоски на лобке и эти подрагивающие груди пробудили в Дарий необычайно сильный позыв плотского влечения.
Дарий живо скинул с себя непривычную для него вавилонскую одежду и нетерпеливо повлек Атоссу к ложу, попросив ее распустить волосы. Атосса повиновалась. С распущенными волосами, такими густыми и пышными, царица была божественно прекрасна.
Покрывая жадными поцелуями лицо еще совсем недавно такой недоступной ему женщины, Дарий совсем забыл про Статиру. Он кусал эти нежные покорные плечи, белую шею и грудь, целовал полураскрытые уста, стонал от непередаваемого удовольствия – такого с ним еще не бывало!
«Что со мной? – думал Дарий, соединяясь своим естеством с влажным чревом Атоссы. – Я схожу с ума от любви или вожделения?»
Он буравил ее своим жезлом, не чувствуя усталости, видя перед собой эти колдовские женские очи и алые губы, из которых то и дело вырывались стоны непередаваемого блаженства.
Бывают женщины, словно созданные для совокупления, они даже как-то особенно подчеркивают это своим обликом и кокетливым поведением. Они соблазнительны и легкомысленны, с ними легко разговаривать ни о чем, позволять себе вольность рук и речей, благо им это очень нравится. Но бывают и другие женщины. Они привлекательны, сексапильны, однако умны и недоступны. Их взгляд обладает такою властностью и силою, что далеко не всякий мужчина, даже будучи во хмелю, осмелится сунуть руку ей под платье или просто коснуться волос. В манере держаться у этих женщин присутствует природная царственность. Их нагота сродни священным храмовым предметам, которые можно лицезреть, но дотрагиваться до них не позволяет душевный трепет. Все грубое и пошлое, неизбежно сопутствующее половым связям, при взгляде на такую женщину рассыпается в прах перед ее недоступностью и возвышенным очарованием. Даже намек на обладание такой женщиной кажется непростительной дерзостью. Зато ее ласковое прикосновение, слово и тем более поцелуй могут подарить мужчине такие незабываемые эмоции, что его благодарности не будет предела. О большем он просто не осмелится и мечтать, ибо это все равно что смертному посягнуть на ложе богини. Именно к такому типу женщин принадлежала Атосса.
До сего случая Дарию не приходилось целовать Атоссу и тем более с такой необузданной страстью обладать ею на ложе. До этого у них была всего одна ночь, и тогда Дарий был так робок, нерешителен и скован пред дочерью Кира, допустившей его к своему телу, что еле-еле завершил начатое. Если бы Атосса в тот раз не смотрела на Дария так пристально своими проницательными отцовскими глазами, то он, конечно же, был бы посмелее.
Однако в эту священную ночь Атосса изменилась, была покорна и нежна, а может быть, и Дарий сам стал другим после всего пережитого за последние месяцы и дни. Он уже не испытывал прежней робости пред этой женщиной, его сжигал огонь желания обладать именно ею, такой недосягаемой раньше. И взгляд ее больше не смущал его, – напротив, только возбуждал все сильнее.
