Марвин стоял, прислонясь к стене, и выглядел одновременно испуганным, как тетя Каролина, и глупо довольным, как кукла. Поймав его взгляд, Энжи отчаянно замахала руками, мол, хватит, останови ее, выключи, но то ли братец слишком веселился, то ли понятия не имел, как снять заклятие. Одна куколка ударила Энжи по голове, и перед глазами у нее вдруг предстала ужасная картина: вся семья тонет в деревянных младенцах и тянет руки к свободе, пока каждый не уйдет на дно. Еще один младенец отскочил от супницы, угодив девочке в ухо, острый палец из черного дерева оцарапал кожу до крови.
Наконец все стихло (Энжи так и не узнала, как Марвин это провернул), и семья почти успокоилась, не считая тети Каролины. С физиономии божка сползла маска тупого счастья, а сам он снова превратился в стандартный гадкий сувенир из дьюти-фри в аэропорту, деревянные же младенцы растаяли, словно ледяные. Энжи успела разглядеть, как один исчезает прямо перед носом у тети Каролины, которая к этому моменту перестала орать и начала икать и бить по столу ладонями. Мистер Люк похлопал ее по спине, а Энжи вызвалась потренироваться в приеме Хаймлиха, но от ее помощи отказались. Тетя Каролина рано легла спать.
Позже в своей комнате брат спрятался под кровать и возмущенно спросил:
- Ну что еще? Ты просила не пугать. Что страшного в том, что у куклы появляются дети? Я думал, будет забавно.
- Забавно, - повторила Энжи. - Ха-ха.
И задумалась, какой тюремный срок ей дадут, если она в самом деле убьет брата. «Десять лет? Пять при хорошем поведении и посещении психиатра? Выдюжу как-нибудь».
- А как насчет моей просьбы не ставить тетю Каролину в неловкое положение?
- И чем же я ее оконфузил? - Видимый глаз Марвина расширился от возмущения. - Нельзя ей столько пить.
- Рано или поздно они все поймут, - предостерегла брата Энжи. - Если не тетя Каролина, то мама уж точно. Твоим играм конец, приятель.
Но, к ее собственному изумлению, о происшествии ничего не было сказано и на следующий день, и после того - ни наблюдательной матерью, ни сухо проницательным отцом, ни даже тетей Каролиной, от которой следовало бы ожидать хоть какого-то замечания за завтраком. Недоумевающая Энжи сказала дремавшей на ее подушке Миледи:
- Наверное, когда случается что-нибудь слишком уж странное, все делают вид, будто ничего особенного не произошло.
Ее саму это объяснение ни в коей мере не удовлетворило, но за неимением другого… Старая кошка прищурилась в сонном согласии и свернулась еще более уютным клубочком, после чего, не переставая урчать, заснула.
С того дня Энжи наблюдала за Марвином пристальнее, чем тогда, когда он был совсем маленьким и впервые обнаружил пристрастие к играм на проезжей части. Была у нее причина для тревоги или нет, но он вел себя более или менее паинькой, если не считать того раза, когда превратил в цемент воздух в шинах велосипеда парнишки, который украл его комикс про супермена. А еще была история с зачарованным мячом, который то и дело подкатывался к нему, будто не мог снести близости другого человека. И Энжи научилась с особым тщанием готовить себе бутерброды, потому что, если надолго выпустить братца из виду, в приготовленном мог оказаться лишний ингредиент. Однажды - сладкий перец, в другой раз - соус табаско, но особой любовью Марвина пользовались острые мексиканские перцы. Случались и другие добавки - не столь острые, но гораздо более неприятные. Выведенная из себя, она как-то рявкнула сочувствующей Мелиссе Фельдмен, у которой было два собственных брата: «Детей следует запирать в тюрьму только за то, что им восемь с половиной лет».
Ей даже думать не хотелось о выходках Марвина, касающихся Джейка Петракиса.
Джейк учился на класс старше Энжи. Он был наполовину греком, наполовину ирландцем, и его оливковая кожа так красиво оттеняла голубые глаза и густые ярко-рыжие волосы, что с четвертого класса она боялась встречаться с ним взглядом. Он состоял в школьной команде по плаванию, а еще был президентом шахматного клуба и гулял с Эшли Саттон, королевой младших классов, которую верная Мелисса окрестила Бэ-э-э-шли-Эшли. Но с Энжи он неизменно общался весело и по-дружески, всегда говорил: «Привет, Энжи!», и «Как дела, Энжи?», и «Увидимся осенью, Энжи, хороших тебе каникул». Все это она держала в себе, берегла каждую фразу и одновременно не могла этого снести.
