- Мне пришлось зайти далеко-далеко назад, Энжи, - сказал Марвин подавленно и слабо. - Совсем далеко.
Энжи хотелось его обнять, но она боялась ребенка. Глянув на старуху в углу, Марвин вздохнул, потом поддернул свою ношу в последний раз и заковылял к ней.
- Кажется, это ваше, мэм? - сказал он. Взрослые постоянно хвалили его за воспитанность.
Тут старуха впервые шевельнулась. Энжи почудилось, что она движется подобно волне. Подобно волне, когда смотришь на нее со скалы или из самолета, видишь, как она ползет медленно-медленно, и кажется, что невозможно, чтобы она разбилась, накатила на берег. Но в том движении было море, вмещенное в одну волну море, и, когда старуха положила трубку, взяла у Марвина младенца и улыбнулась ему - в этом тоже была волна. Она посмотрела на младенца и произнесла одно слово, которого Энжи не разобрала. Ведь в тот момент она схватила брата за руку и потащила его прочь из лавочки. Марвин ни разу не оглянулся, но Энжи успела заметить, как старуха обнажила голубоватые десны в беззвучном смехе.
Всю дорогу домой в такси Энжи безмолвно молилась: лишь бы родители еще не вернулись, лишь бы родители еще не вернулись! Лидия ждала их, и вместе они потащили Марвина наверх в кровать, впрочем он и не протестовал. Лидия вытерла ему лицо тряпицей, а после надавала затрещин и накричала на испанском (Энжи узнала пару-тройку слов, которые пообещала себе в дальнейшем непременно использовать), поцеловала его и ушла, а девочка, сходив на кухню за кувшином апельсинового сока и целой тарелкой имбирных пряников, села на кровать и спросила:
- Что произошло?
Марвин уминал пряники, словно несколько дней голодал, что в каком-то смысле соответствовало действительности, и спросил с полным ртом:
- Что значит слово malcriado?
- Что? Ах, это! Невежливый, невоспитанный мальчишка, от которого одни беды. Это, наверное, единственное слово, которого Лидия не произнесла… А что?
- Так… так старуха его назвала. Ребеночка.
- Ага, - отозвалась Энжи. - Оставь мне пару пряников и объясни, как это он превратился в ребенка. Ты с ним поступил, как с Миледи?
- Ну да. Только мне пришлось зайти очень далеко, я же тебе сказал. - Голос у Марвина стал отстраненным, как в лавочке сантерии. - Он был такой старый, Энжи.
Энжи промолчала, а Марвин прошептал:
- Я не мог за тобой пойти. Мне было слишком страшно.
- Забудь.
Энжи хотела сказать что-нибудь успокаивающее, но следующие слова у нее вырвались сами собой:
- И зачем тебе понадобилось показушничать? Если бы ты сделал все попроще, пообычнее и добыл письмо… - На последнем слове у нее сжалась грудь. - Письмо! Мы совсем забыли про мое дурацкое письмо! - Подавшись вперед, она выхватила у Марвина тарелку с пряниками. - Ты забыл! Ты забыл, да? - Она тряслась, как не дрожала, даже когда ее схватил El Viejo. - О Господи, столько мучений - и все зря!
Но Марвин улыбнулся, впервые за очень долгое время.
- Успокойся, все в порядке… Оно у меня. - Выудив из заднего кармана штанов письмо Джейку Петракису (более грязное, чем было), он протянул его Энжи. - Вот оно. И не говори, что я ничего для тебя не делаю.
Это была его коронная фраза, украденная из телесериала и употребляемая, как правило, когда надо было кормить Миледи, мыть за собой тарелку после завтрака или складывать собственную одежду.
- Возьми, открой, - говорил он теперь. - Убедись, что это то самое.
- Мне и не надо, - раздраженно запротестовала Энжи. - Это мое письмо, уж поверь мне, я его сразу узнала.
Но она все равно вскрыла конверт и вынула оттуда один сложенный листок, на который взглянула… и застыла, не веря своим глазам. А после протянула листок Марвину. С обеих сторон он был пуст.
- Да уж, ты свою работу основательно проделал, - мягко сказала она совершенно пораженному брату, который уставился на нее, разинув рот. - Тут и сомнений быть не может. Я просто пытаюсь понять, зачем нам понадобилась такая невероятная ерунда ради пустого листка бумаги.
А вот Марвин отполз от нее подальше на кровати.
- Это не я, Энжи! Клянусь! - Марвин нетвердо поднялся на ноги и теперь стоял, подняв руки, словно приготовившись защищаться на случай, если она набросится. - Я просто вытащил его у тебя из рюкзака. Даже не смотрел на него, честное слово.
