– Великолепно, – пробормотал я.
– Каждому захочется тебя знать. О тебе будут писать. Все захотят докопаться до спонсорского феномена Плассека.
– Нет здесь никакого феномена, я все что угодно, только не феномен, – сказал я.
– С таким мнением ты останешься в полном одиночестве, – предостерегла она.
После этого возникла маленькая пауза. Клара смерила меня странно испытующим взглядом сперва сверху вниз, потом снизу вверх, будто желая любой ценой прочитать на мне то, чего не было написано. Наконец она взяла себя в руки и спросила:
– Ну, и как широко мы можем об этом оповестить?
– О чем? – уточнил я на всякий случай.
– О тебе, – ответила она.
Я прикрыл глаза и пожелал себе в этот момент стать невидимкой. Но фокус не удался. Когда я снова открыл глаза, она смотрела на меня все с тем же воодушевлением.
– Это обязательно? – спросил я.
– Да, обязательно, если я не хочу потерять работу. А я лишусь ее сразу, как только в другой газете, а не в нашей будет объявлено, что Великий Спонсор откликается исключительно на заметки или статьи известного господина Плассека. Герольд, как только они узнают о новом пожертвовании, они непременно напишут об этом, причем все. Итак, нам придется объявиться первыми! Или ты предпочитаешь прочитать об этом сперва в «Дне за днем»?
Это был, разумеется, убойный аргумент.
– О’кей, и кто это сделает?
– Я, – сказала она.
– Только, пожалуйста, как можно сдержанней.
– Обещаю.
– О’кей, – согласился я, чтобы закрыть эту неприятную тему.
Но она все еще смотрела на меня с каким-то ожиданием.
– Что-то еще? – спросил я.
– Да. Нам нужна твоя биография, совсем крошечная. Ты можешь выдать мне в пяти фразах, кто ты есть, что ты делаешь и чего хочешь?
– Кто я есть и чего я хочу?
Я вздохнул. Как я должен был в пяти фразах выразить то, что мне не удалось разузнать за сорок три года? Но Клара была действительно приятная, правильная личность, и мне хотелось хотя бы постараться.
Кто может быть передо мной в долгу?
По дороге в бар Золтана я чувствовал, что окружающий меня мир уже приготовился круто измениться по отношению ко мне и начать ни с того ни с сего замечать мою персону. Навстречу мне ковылял мрачный бирюк с клюкой и тут же отвернулся, увидев меня, поскольку до сегодняшнего дня, к счастью, не было причин задерживаться на мне взглядом. Но завтра или послезавтра он, может быть, остановится, вытаращит глаза и скажет: «Господин Плассек, вы ли это? Мне ваше лицо знакомо из газет. Поздравляю! Великое дело с пожертвованиями! И дальше действуйте в том же духе! И вспомните как-нибудь и о нас, старых бирюках с клюкой!»
Но у Золтана все было еще по-старому, и хорошо бы так оставалось до скончания века. Вообще-то, мне хотелось отдохнуть от событий дня и не распространяться о них, но приятели быстро заметили, что присущая мне флегматичность куда-то подевалась, и стали допытываться, пока я не рассказал им про седьмой спонсорский взнос и про встречу с Кларой Немец.
– С ума сойти, – сказал Золтан, хозяин бара, и тут явно прозвучало на три слова больше, чем обычно слетало с его языка.
Уже одним этим можно было измерять масштаб значения последних событий.
– У тебя есть какие-нибудь догадки, кто бы это мог быть? – спросил Франтишек, бронзовщик.
У меня не было даже самых смутных догадок, но мне вдруг разом стало ясно, что это и есть тот самый вопрос, который возьмет в заложники мой мозг на ближайшие дни и недели.
– Ясно одно: это, должно быть, человек, который хорошо тебя знает, кто-то из круга знакомых, наверное, богатый друг, – предположил Йози, кондитер.
– У меня нет богатых друзей, – ответил я.
– В этом я ему верю, иначе бы он тут с нами не зависал, – заметил Франтишек.
– Но это может быть и человек, который тебя знает, а ты его не знаешь, – сказал Арик, преподаватель профтехучилища.
– А какой бы это имело смысл? – спросил я.
– Может, он хочет, чтобы ты разгадал, кто он есть, – выдал версию Йози.
– Это он мог бы получить и дешевле, – возразил я.
– Говорю же вам, он никогда не объявится. Если человек семь раз вносит пожертвования анонимно, то он и впредь захочет остаться неизвестным. Он просто не хочет, чтобы кто-то знал, что у него так много денег. Логично, поскольку это черные деньги, которые у него остались и от которых он теперь хочет избавиться, что я всегда и говорил. А поскольку у него есть социальная жилка, он жертвует на благотворительные цели, – сказал Хорст, держатель тотализатора.
