– Но почему он позвонил именно вам? – спросил я.
Теперь мой господин шеф-редактор просиял от эйфории, таким его редко увидишь.
– В конверте анонимного дарителя была маленькая вырезка из газеты. Больше ничего, только деньги и вложенная вырезка. А теперь отгадайте, из какой газеты она была?
Опять отгадывать, отгадчик из меня плохой. Однако Норберт Кунц дал мне подсказку, ткнув пальцем на выделенную оранжевым маркером заметку, на мое четверговое «пестрое сообщение».
– Да, верно, господин Плассек. Наша маленькая заметочка явно сподвигла человека спонтанно отдать на бездомных десять тысяч евро. Разве это не великолепно?
– Да, это великолепно, – подтвердил я.
Хотя, если быть точным, заметочка была не наша, а моя, но неважно. Если бы я мог предположить, что эта заметка могла какому-то человеку на этом свете стоить десяти тысяч евро, я бы сформулировал ее как-то тщательнее.
– И мы теперь, конечно, крупно пожируем на этой истории, – сказал Кунц.
– Что вы имеете в виду под «крупно пожируем»?
Он поглядел на меня, как на идиота, которому приходится объяснять основные правила бульварной журналистики.
– Статья с броским заголовком на первой странице. Заголовок: «День за днем» спасает проект по бездомным». Подзаголовок: «Щедрое пожертвование нашего читателя создает новый кров для беднейших из бедных». Что-то в этом духе. Тут же факсимиле нашей заметки. И четыре, пять, шесть страниц фоторепортажей из ночлежки для бездомных. Интервью с безмерно счастливым заведующим. Разговоры с бомжами. Как наступает это падение? Каково это – жить на улице? Исследование среды. График профинансированных нами новых ночлежек…
– Они профинансированы не нами, – позволил я себе возразить «Наполеону» посреди его видения победной битвы.
– Ну, не напрямую, господин Плассек, не напрямую же.
– И когда, вы думаете, мне приступать к репортажам и интервью?
– Не вам, господин Плассек, это возьмет на себя госпожа Рамбушек. Она обо всем проинформирована и уже на месте…
– С какой стати София Рамбушек, она же из экономического отдела? Социалка – это моя работа, или я что-то неправильно понял? – Теперь я сам забеспокоился о своем положении.
– Ваша, ваша, господин Плассек. Но вы нам нужны здесь, на месте, – сказал он.
Ах да, верно, ведь есть еще читательские письма и «пестрые сообщения дня». Я улыбнулся, и он меня понял. К счастью, все это было для меня не столь важно. Рамбушек была молодая и голодная, у нее впереди еще долгая и успешная карьера. Я же никогда голодным не был, мне хотелось только пить. И карьеры впереди у меня никогда не было, она всегда оказывалась где-то позади.
Почему-то я почувствовал потребность рассказать Мануэлю об этом странном анонимном пожертвовании.
– Тебе не интересно, что мне только что сообщил шеф? – спросил я.
– Почему это должно быть мне не интересно? – ответил он.
Я понял это так, что ему интересно, и живописал все, что произошло. После этого он хотя и выглядел не менее отсутствующим, чем прежде, но впервые с тех пор, как въехал в мою жизнь в качестве моего сына и компаньона по кабинету, задал умный вопрос:
– А другие газеты тоже об этом писали?
– Понятия не имею, – сказал я.
Я не читал других газет, да и свою-то, разумеется, не читал. Но после этого мы раздобыли полный комплект четверговых изданий и обнаружили, что история про сокращение субсидий для бездомных была, так сказать, местной темой дня и некоторые именитые газеты посвятили ей большие статьи.
– Тогда твоя заметка вообще не была чем-то особенным, – посчитал Мануэль.
– А я и не утверждал, что она была особенной, – заметил я.
– А тот, кто прислал деньги, читал, видимо, только «День за днем», иначе бы он вложил другую вырезку, – сказал Мануэль. Это было не лишено некоторой логики, однако сформулировано враждебно и интонировано презрительно, и мне пришлось это дело неотложно обсудить.
– Мануэль, что я тебе сделал?
– А что ты мне должен был сделать?
– Вот именно, что я должен был тебе сделать, можешь ты мне это объяснить?
– Ты мне совершенно ничего не сделал, вот только…
– Что только?
– А, совсем ничего, – пробормотал он.
