Поборов приступ паники, Зина немного подумала и пришла к выводу, что, как бы ей ни хотелось помчаться в аэропорт, этого делать не стоит. Резкие движения только навредят ей, да и на Клару перекладывать проблемы нельзя, и так она воспользовалась ее отзывчивостью – Альберта к ней направила. И отнюдь не для того, чтобы приятельница заработала на сдаче комнаты, а чтобы пристроить нерасторопного сына Регины. Как бы неприятно это ни было, а придется ей задержаться здесь и закончить дела.
Когда Клара ей позвонила и сообщила, что Альберт умер, Зина решила, что произошел несчастный случай – он под машину попал или поскользнулся и неудачно ударился затылком, при его рассеянности такое вполне возможно. По телефону Клара не стала вдаваться в подробности, бросила несколько лаконичных фраз и отсоединилась. Это было в ее стиле, она всегда разговаривала коротко и по делу. Так что узнала об убийстве Альберта Зинаида, только приехав в дом Дьячковой, где сразу же нарвалась на работавшего там оперативника. Спортивный, до безвкусицы просто одетый мужчина лет тридцати восьми, с суровым резким лицом, сидел в гостиной и что-то писал. Как только она вошла, он мгновенно переключил на нее свое внимание, насторожившись, как зверь, почуявший добычу.
– Это моя знакомая, Зинаида, – представила ее Клара. – Она из Литвы приехала, из-за Альберта.
– Очень хорошо. Вы его родственница?
Зина промолчала, изучающе глядя на него. Кто он и почему считает себя вправе задавать ей подобные вопросы? В первый момент она подумала, что этот беспардонный тип – мужчина Клары. Наконец-то у нее кто-то появился! Хотя вряд ли, последовала догадка: не тот типаж, если у Клары кто-то и появится, им будет какой-нибудь хлюпик, нуждающийся в заботливой мамочке. Нормальных мужчин она отпугивает излишней суровостью и самостоятельностью.
– А почему вы меня об этом спрашиваете?
– Капитан Юрасов, уголовный розыск, – запоздало представился он, отточенным жестом взмахнув служебным удостоверением.
В сердце кольнула иголка страха, Зина едва удержалась на ногах, усилием воли придала лицу надменное выражение (безразличие ей изобразить не удалось).
– А что случилось? – задала она отвлекающий вопрос, догадываясь о том, что именно произошло.
– Так кем вы приходитесь Альберту? – проигнорировал ее вопрос капитан.
– Никем.
Она сказала правду: Альберт ей – никто. Но въедливый оперативник не поверил и задал еще уйму вопросов, пытаясь докопаться до истины. Результатом общения с ним явилось приглашение в прокуратуру.
Сегодня, перед тем как войти в кабинет следователя, Зина остановилась и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, выпила таблетку валерьяны. В кабинете она изо всех сил старалась держаться непринужденно, и, кажется, ей это удалось. Следователь, вероятно, принял ее за весьма заносчивую особу, судя по тому, как он с ней разговаривал. Она знала, как реагируют люди на ее наносное высокомерие – оно как в зеркале отражается на их лицах. Ну и пусть, думала она, зато оно скрывает смятение и страх, которые гнездятся в ее душе.
«Кто мог убить Альберта?» – вертелся в ее голове вопрос. За что его убили, Зинаида знала наверняка. Все из-за картины. Не нужно было везти ее с собой и выставлять на всеобщее обозрение! Потому что в той давней истории еще не поставлена точка.
– Я скоро умру, – изрек Альберт с байронической грустью в голосе.
Зина изучающе посмотрела на его лицо: кожа слегка загорелая и обветренная, как у человека, много времени проводящего на улице, потрескавшиеся губы, глаза с красными прожилками, но все же не больные.
– Ты нездоров? – спросила она.
– Вполне здоров. Печень, правда, пошаливает, но это ерунда.
– Тогда в чем дело?
– Скоро мой день рождения. Мне исполнится сорок.
– И что? Столько не живут? – иронично заметила Зина.
Она понимала Альберта. Сама впала в уныние накануне своего тридцатилетия. Ведь двадцать девять – это еще, считай, двадцать, а следующий день рождения сразу прибавляет не то что десяток, а делает тебя старше на половину срока. И ты уже не чувствуешь себя такой же молодой и беспечной, как всего неделю назад, потому что осознаешь, что тебе тридцать – число лет, всегда казавшееся ей гигантским, седым, усеянным морщинами, необратимо серьезным. Пусть у тебя пока еще нет ни седины, ни морщин, и серьезности тоже нет, но тебе уже грустно оттого, что все это неизбежно появится.
