Николас Рей, солдат, назначенный губернатором Эндрю первым цветным полицейским, проталкивался к дверям, оставляя позади тропу неприязненных взглядов. Пока он шел, Сперн прятался за массивной тушей Лэнгли. Он намеренно дожидался, когда лейтенант оставит Стоунвезера в одиночестве.
— Прошу прощения, — сказал Сперн Осгуду и зашагал извилистым путем на тот конец бара.
— Ох, да не обращайте на него внимания, Джемми! — Лэнгли закинул лапищу на хилое плечо Осгуда. — Не сидится человеку на месте! Держу пари, сию привычку он привез из мамы-Англии. — Лэнгли отобрал у Осгуда полупустой стакан и раскрутил в воронке херес. — Давайте я вам закажу еще.
Едва Рей выскользнул за дверь, Блэйк Сперн занял табурет рядом со Стоунвезером и подвинулся ближе. Стоунвезер в тот миг говорил о чем-то с Кушингом, судебным репортером из «Геральда».
— Вот я и спрашиваю повежливее, не была ли его подруга нимфой на Энн-стрит, ежели вы понимаете, о чем я. — Стоунвезер тщательно прилаживал свою речь к быстро затуманивающимся мыслям. Ему не раз доводилось слышать выступления члена городского совета Гаффилда с призывами служить примером трезвости, а ныне он не мог вспомнить, в какой же такой миг поддался на уговоры бармена и согласился выпить. — А он смотрит на меня и говорит: «Что вы, офицер. Сия леди — всего лишь горничная моей жены!» Можно подумать, это что-либо меняет к лучшему! Не хотел бы я видеть на слушаниях лицо его супруги.
— Так когда же назначат к разбору второе дело? — Кушинг не выказал даже поддельного удивления историей сержанта.
— До нового убийства, разумеется, — ответил Сперн, точно полноправный участник беседы.
— Убийства? — Кушинг поднял кверху колючие брови. Если предполагалось быть расследованию, в обязанности Кушинга входило о том знать. — Вы про случай в горах? Тем человеком был Джон Доу.[114]
— Кушинг. — Сперн нахмурился и подался к нему так, будто не хотел, чтобы слыхал Стоунвезер. — Не последить ли вам несколько за вашими речами?
— Я вас не понимаю, Сперн.
— Я лишь имел в виду, что жертва была весьма важной персоной и сердечным другом сержанта.
Стоунвезер в замешательстве оглядел пространство вокруг своего табурета, проверяя, не объявился ли в нем иной сержант.
— Моим другом? — спросил он.
— Разумеется. — Сперн бросил на офицера строгий взгляд. — Я лишь сегодня о том услыхал. Понимаю, отчего вы так сломлены.
— Сломлен! — воскликнул Стоунвезер, недоумевая, в чем тут соль.
— Гиль и вздор, — сказал Кушинг. — Бродяга из Провинстауна. Так я слыхал.
— Пару часов назад мэр объявил траур. Сколь долго, джентльмены, вы тут сидите? Друг сержанта Стоунвезера! — Сперн с отвращением отодвинул табурет и поднялся. — Не сломлен? Подумать только: друг покойного и офицер Бостонской полиции в день поминовения пьет, как ни в чем не бывало.
— Я не желаю о том слышать, сэр, — гневно провозгласил Стоунвезер; теперь он возвышался над Сперном, однако нуждался в стойке бара, дабы держаться вертикально. — Я охранял при этом человеке зал суда, однако не сидел с ним за одним столом! Я не полагаю сие близкой дружбой. — Свою тираду Стоунвезер подкрепил фальшивым британским акцентом.
— Что ж, мои извинения, сержант. Прошу вас. — Сперн сделал знак бармену, чтобы тот принес Стоунвезеру новую порцию.
Сержант кивнул Сперну — недовольно, однако примирительно, — после чего благополучно взгромоздился на табурет. Но с первым же горьким глотком он все понял. Не раз в ту неделю шеф Куртц убеждал своих людей сколь можно дольше держать в секрете имя судьи Хили, дабы департамент оставался на голову впереди любой сенсации. Ныне же Сперну потребно лишь снарядить в суд кого-либо из лакеев «Телеграфа», дабы тот выяснил, кто из судей отсутствовал на прошлой неделе в своем кабинете, после чего он мгновенно выйдет на Хили. С разинутым ртом, намереваясь как угодно отречься от сказанного, Стоунвезер развернулся на табурете, однако Сперна рядом не было — а в заголовках завтрашнего вечернего выпуска уже печаталось имя судьи Хили.
