И королек свое дело правит. Подкрался да оглушил Девича шкворнем. Тело срыл в море.
Утром берег стал всплывать и город.
Федька ходит козырем:
– Ненилка месяц будет не в уме. Я ее выучу по одной половице ходить.
Повернулся на каблуке, а Ненила сзади стоит, здорова и в памяти, только брови, как медведи, лежат:
– Я как сюда попала?
У Федьки живот схватило:
– Вы, значит, со мною обвенчавши. И плывете, значит, в наши родные палестины-с!
Ненила вдруг на палубу упала, руки заломила:
– Что со мной стряслось? На войне я была удала и горазда, а тут…
Она вдруг сделалась страшна, грозна:
– Где Данило Девич?!
– Данило накачался на свадьбе как свинья; не свалился ли в воду с пьяных глаз…
Но тут пароход к пристани заподоходил. Музыка, встреча, отчишко с министрами, народ. В пристанском буфете сряжен банкет. Все в одну минуту напосудились без памяти. Явился Митька пытать о брате. Королек насильно налил Митьку вином, с отцом пошушукался и под шумок стянули они пьяного в лодку. Отчишко уплавил тело к морю, валил на пески, ножом вывертел сонному глаза и угреб обратно.
А Федька, как за стол-то воротился, думает: ничего никто не приметил. Глядь, Ненила подходит:
– Кого куда в лодке повезли?
– Митьку, Данилкинова брата, папаша вытрезвлять поехал.
Мать Данилы да Митрия тут привелась, заревела медведицей:
– Убивать повезли моего детища! И Данилу убили!!
На дворе тишина стала. Ненила, как туча грозова, приступила к Федьке:
– Где Данило?!
Королек завертелся собакой:
– С пароходу пьяной упал, на моих глазах захлебнулся.
Матка опять во весь двор:
– Врешь ты, щучий сын! Не пьет мой Данилушко, в рот не берет. Где они?! Где мои рожоны дети?!
Ненила королька за плечо прижала, ажно он посинел:
– Сказывай, вор, где ейны дети?! Федька вырвался, по полу закатался, заверещал свиным голосом:
– Эй, слуги верны-ы! Хватайте мою жену Ненилку, недостойную королевского ложа! Я Данилку ейного своеручно в море спихнул, как комара, а ее, суку, на воротах расстреляю! Вяжите ее! Каждого жалую чином и деньгами!
Середи двора телега привелась ломовая, оглобли дубовы велики. Ненила Богатырка вывернула эку семисаженну снасть да как свистнет, свистнет наокруг: по двору пыль свилась с каменьем, из окошек стекла посыпались. Брызнул народишко кто куда, полезли под дом, под онбары, на чердак, на сенник, в канаву. Сутки так и хранились, как мертвы. Старой королешко ухватил с собой десяток мужиков поудалее, да на двух телегах и удрал неведомо куда.
Воля во всем стала Ненилина.
Перво дело она послала людей к морю искать Данила и Митрия, да от себя подала во все концы телеграммы. Посыльны бродили неделю, принесли голубой Данилов поясок:
– Не иначе, рыбы съели братанов. По берегу есть костья лежит.
Ненила убрала в сундук цветны сарафаны, наложила на голову черной плат. Ни с кем боле не пошутит, не рассмехнется. День на управленье да при хозяйстве, а после закатимого сядет одинехонька у окошка, голубу Данилову опояску к сердцу прижмет и запричитат:
Птичкой бы я была воронкой,
Во все бы я стороны слетала,
Под кажду бы лесинку заглянула,
Своего бы дружочка отыскала.
Месяц мой светлый,
Почто рано погиб?!
Цвет мой прекрасный,
Почто рано увял?!
Народ-от мимо идут, дак заслушаются. А Федьке королевна объявила:
– Не знаю, что скажет осень, а нонешно лето будь ты пастух коровий в Митькино место.
Он и пасет, вечером домой гонит. Ненила с подойником у хлева ждет и считает, все ли коровы. Пересчитат и велит корольку последню под хвост поцеловать. Эта корова так уж и знат. Дойдет до конюшны, остановится и хвост подымет.
А Данило не утонул, с парохода упал. Примерз рукавом к льдине. Утром прикачало к берегу. А встать не может – ноги умерли с морозу. Федьки боится, в лес на коленцах бежит, ноги, как кряжи, волокет. И вдруг слышно – лес трещит впереди. Не медведь ли? И закричал:
– Зверь али человек?!
И увидел слепого брата. Поплакали, посидели, рассказали друг другу.
– Помрем лучше, братец, – говорит слепой, – кто нам рад, эким-то?
– По миру будем ходить, коли работать не заможем, – утешит безногой. – У тебя ноги остались, у меня глаза. Посадишь меня на плечи, целой человек и станет. А теперь затянемся в тайболу, переждем, не обойдецце ли Федькино сердце.
