Елена в своем траурном одеянии казалась суровой, неприступной и величественной, и поэтому, когда она села, Урош не решился последовать ее примеру и все время разговора провел стоя.
— Господь Бог слишком рано призвал к себе нашего батюшку, да будет земля ему пухом, — при первых словах голос Елены дрожал, но чем далее она говорила, тем тверже и властнее он становился. — И ты, сын мой, не успел как следует окрепнуть и поднатореть в государственных делах. Однако в твои годы, Урош, начинали царствовать многие государи Европы.
— Я знаю, матушка.
— Однако у всех у них были несколько иные условия, чем у тебя. Границы их государств оставались неизменными на протяжении десятилетий, а то и столетий. Границы же нашего государства еще не устоялись. — Елена на секунду задумалась. — Не зря ведь и батюшка твой, Стефан Душан, с трудом управлялся со всеми проблемами. Потому он и возвел тебя еще при жизни своей на королевский трон, дабы ты ему был в царстве подпорою.
Урош покорно склонил голову в знак благодарности, все еще не понимая, однако, к чему клонит мать.
Вечерний свет февральского неба едва пробивался сквозь слюдяные окна дворца, и в это время прислуга всегда зажигала светильники. И сейчас, когда лицо Елены начинало тонуть в сумерках, Урош позвонил в колокольчик и тотчас же явился слуга Голубан с зажженной свечой в подсвечнике.
— Почему вовремя не зажег свечи? — прикрикнул на него Урош.
— Не решался тебя беспокоить, государь.
— Поменьше говори. Делай свое дело и уходи, — раздраженно проворчал Урош, сердясь на себя за то, что не может разгадать смысла матушкиных речей.
Едва за слугой закрылась дверь, царица-мать встала, готовая продолжить прерванный разговор.
— Я думаю, сын мой Урош, трудно, очень трудно тебе будет управлять такой огромной страной, да еще попутно бороться с замыслами твоего дядюшки Симеона. А народ здесь непокорный, все норовит бунт поднять, все на Царь-град взоры свои обращает.
Наконец Урош не выдержал и, воспользовавшись очередной паузой, спросил напрямую:
— Не мучайте меня, матушка, словесами мудрыми. Не силен я в них разбираться. Скажите, к чему вы клоните?
— Помочь я хочу тебе в твоем царствии. — Елена тоже изменила своему спокойному тону, отмечая, к своему сожалению, сыновью слабость, которую он и сам не умел скрывать.
— Вечно вам буду за это благодарен, матушка.
Елена снова села, беря себя в руки.
— Помнишь ли ты царствие королевы-прародительницы нашей Елены Французской, сын мой?
— Да, матушка.
— Стало быть, ты знаешь, сын мой, как поступила королева после смерти своего супруга?
— Да, матушка.
— Ну, так вот… — Наступил самый важный момент всего разговора, и Елена Сербская, дабы придать этому моменту большую торжественность и официальность, встала со стула из орехового дерева о трех ножках с ажурной спинкой и первым делом подошла к окну, открыла и тут же закрыла его и повернулась лицом к сыну. — Я хочу остаться в Серрах.
— А как же Скопле и я? — Урош все еще не мог поймать главную мысль своей матери.
— Ты меня не понял, сын мой. Я хочу не просто остаться в Серрах, но быть здесь полноправной госпожой, царицей. И пусть мне присягнут великаши кесарь Воихна и великий воевода Углеша, как они до того присягнули супругу моему, царю Душану, и станут моими вассалами. А ты же, сын мой, будешь, как и прежде, править из Скопле всей Сербской империей, кроме моей Серрской области, хотя она по-прежнему будет принадлежать твоей короне.
— И кроме Эпира и Фессалии. — Урош, наконец-то все понявший, имел в виду владения своего дяди Симеона.
— Что касается Симеона, то вопрос о его правах будет решать Державный собор, — как искушенный в политике человек, Елена понимала, что без борьбы Симеон не отречется от своих прав и что первым шагом в этой борьбе должен стать Державный собор.
— Но как же я буду без вас, матушка?
— Возьмите себя в руки, государь, и скажите мне, согласны ли вы с моим предложением?
При последних словах Урош вздрогнул и непроизвольно выпрямился, приняв подобающую монарху осанку. Елена не без удовольствия отметила, что в этот момент он очень походил на отца — такой же круглолицый и стройный, такие же длинные узкие дуги бровей, такие же золотисто-рыжие локоны, касающиеся узких, покатых плеч. И голос Уроша на сей раз неожиданно для Елены напомнил ей интонацию и голос самого Душана.
