Не размыкая объятий, они перекатились с одной стороны кровати на другую. Фуфайка сбилась у Рины на талии. Кил обхватил ее за ягодицы и еще теснее прижал к себе, наслаждаясь их тугой округлостью, нежным шелком кожи.
Он резко прервал поцелуй и приподнял ее над собой. В его темных глазах полыхал голубой огонь. Словно устыдившись своих чувств, Рина поспешно опустила ресницы и попыталась было уткнуться ему в плечо, но Кил ей не позволил.
— Сними фуфайку, — хрипло сказал он. Рина заколебалась. Наверное, можно было все это сделать как-то поделикатнее, но он явно хотел, чтобы она сама пошла ему навстречу. Нервы у него были натянуты, как струна, кровь бежала по жилам, как бурный поток, желание сделалось мукой, но мукой сладкой. Рина сидела у него на животе, и мягкое прикосновение ее бедер делалось все более невыносимым. Ему неудержимо захотелось бросить ее на спину и взять, не слушая никаких возражений. Тогда, наконец, произойдет взрыв, но Килу хотелось чего-то большего, чем обладание ею. Ему хотелось удержать ее. Хотелось, чтобы ее притягивало к нему не только желание.
— Рина, — прошептал он, пробегая пальцами по ее губам, бровям, поглаживая щеки, — ну же, ну.
Она опустила руки и медленно, через голову стянула фуфайку. Глаза их встретились.
Кил потянулся к ней и нежно прикоснулся к соскам, затем накрыл ладонями полные груди. Откликаясь на ласку, они округлились, Рина глубоко вздохнула, закрыла глаза и прижалась к нему. Но он не хотел торопиться пожирал ее глазами и по-прежнему поглаживал грудь подушечками пальцев.
— Ну посмотри же на меня, — хрипло сказал он, и она послушно вскинула густые ресницы, позволяя ему проникнуть на самую глубину своих изумрудных глаз. Удивительная женщина. Волны эбеново-черных волос сбегают вниз по спине. Вот сидит она, высокая и горделивая, лицо словно выточено из мрамора, шея длинная и изящная, плечи прямые и узкие, ключица обрывается углублением, к которому мужчину так и тянет прикоснуться. И эти груди — тугие, полные, груди зрелой женщины с темно-розовыми сосками — прекрасные холмики, возвышающиеся на гладкой поверхности, подчеркивающие узкую талию…
— Кил… — вдруг взмолилась она, и, услышав свое имя, он рассмеялся и снова запустил ладони ей в волосы, прижал ее голову к своей груди и принялся покрывать все лицо легкими поцелуями. Затем прижался губами к шее и провел по ней кончиком языка, утопив его в ямочке, где сходятся ключицы. Остановился ненадолго и двинулся дальше, благоговейно положив голову в ложбинку между грудями.
Вновь обхватив ее за ягодицы. Кил легонько покусывал ее грудь, а захватив губами сосок, почувствовал, как по всему ее телу пробежала дрожь. Он услышал сдавленный стон, вырвавшийся откуда-то из самой глубины горла. Она вцепилась ему в спину, и он тоже задрожал всем телом.
— Вот так? — глухо спросил Кил, покрывая влажными поцелуями левую грудь. Он оторвался, поднял голову, посмотрел прямо в широко раскрытые и немигающие глаза Рины.
— Да, — чуть слышно прошептала она. Кил вновь опустил глаза на ее груди.
— Ты — само совершенство, — нежно выговорил он и принялся покрывать поцелуями ее тело.
— Да ничего подобного, — слабо откликнулась Рина. — Ради Бога, забудь про совершенство.
— Для меня ты совершенство. Я даже и не ожидал такого.
Рина вздрогнула, но не пыталась сопротивляться, когда губы его скользнули вниз и язык прижался к нежной кожице ее лона.
— Ты — словно мед, и море, и солнце, и ветер, — прошептал он. — Рина…
Где-то внизу живота, у самых бедер, отпечаталась почти невидимая светлая полоска. Почувствовав, что язык его коснулся этого места, Рина резко дернулась.
— Вот видишь, говорила же я тебе про совершенство, — выдохнула она.
Кил готов был убить себя. Полоска — маленький шрам. Свидетельство того, что Рина была матерью. Напоминание о детях, которых она потеряла.
Теперь она отдаляется от него — в глубь своего сердца. в свое потаенное «я», сожалеет, что открылась ему, а может, и боится. Женщина помоложе, женщина, которая никогда не рожала, не носит такого клейма.
Но отступить Кил не мог, особенно сейчас, когда их будущее еще так хрупко и неопределенно. Особенно сейчас, когда кровь у него кипит, как раскаленная лава, заставляя все тело содрогаться.
