Мариньи послал Великому магистру письмо, в котором излагалась необходимость их встречи, чтобы утрясти границы ордена и определиться с размером уплаты ренты. Магистр, получив письмо, впал в раздумье, что делать: ехать или нет.
Его приближённые, среди которых был и его самый верный друг Жоффруа де Шарнэ, приор Нормандии, были против этой поездки. Но... магистр решил не игнорировать приглашения главного министра, понимая, что за его спиной стоит король. Отдав распоряжение, чтобы подготовили замок тамплиеров в Париже к их приезду, магистр в сопровождении солидного отряда рыцарей отправился в долгий путь.
Он хорошо понимал, что дорогой с ним может случиться «всякое». Потом сошлются на какую-нибудь банду разбойников. Повесят, для оправдания, несколько безвинных. И всё. Поэтому отряд шёл всю дорогу в ожидании нападения. Но, когда средь голубой дымки стали видны далёкие крыши Парижа, опасения пропали, все расслабились.
И вот последний лес перед ними. Минуя его, они окажутся в столице. И вдруг за каретой что-то громыхнуло. Магистр, несмотря на свой возраст, а ему был 71 год, быстро оглянулся. Огромное поваленное дерево разделило отряд надвое. Основные силы остались позади. Вскоре послышались возгласы нападавших, звон клинков. Противник, видать, всё просчитал. Силы были неравны. Передовой отряд в два десятка человек не смог защитить магистра. Он и ещё несколько человек были схвачены. И, как бы в насмешку, брошены в замок Тампль, только не в верхние комнаты, а в тёмное сырое подземелье.
Семь лет магистр и его собратья по ордену провели там. За всё это время Великий магистр много раз обращался к папе за помощью, доказывая свою невиновность, но ответа не было ни на одно письмо Молэ.
Пытки, королевские обещания о помиловании заставили признаться во всём: да, тамплиеры предавались содомскому греху, да, для вступления в орден требовалось плюнуть на святое распятие, да, они поклонялись идолу, да... чего не ведал магистр, так это тайны Чаши Грааля. Этим своим поступком он в душе как бы торжествовал над своими мучителями: «Они не получат её, она не будет служить их преступным намерениям».
И вот суд. Точку в нём поставил Филипп IV, Красивый, сказав:
— Жак Молэ и Жоффруа дс Шарнэ нынче вечером будут сожжены на Европейском острове.
Голос его прозвучал твёрдо, властно. Никто из коллегии судей не посмел оспорить его решение.
Пламя сначала поднималось медленно, потом быстро побежало к ногам Великого магистра по бумажной митре, затем оно поднялось вверх, сжигая седую бороду и перекидываясь на всклоченные волосы.
И в это мгновение пылающий факел повернулся к королевской галерее. И, сея страх, его громовой голос вещал:
— Климент и ты, Филипп, изменники данному слову, я вызываю вас на Суд Божий. Тебя, Климент, через сорок дней. А тебя, Филипп, — в течение года!
Это случилось 18 марта 1314 года.
Не прошло и сорока дней, когда 8 апреля, вечером, папа, собравшись было отойти ко сну, почувствовал в желудке резкую боль. Что только ни делали лекари, но к утру Папе стало совсем плохо. А по полудни, когда солнце, обойдя Петровский купол, взяло курс на запад, папы не стало. Эта весть, достигшая Парижа, заставила Филиппа побледнеть.
С этого времени он не находил себе места. Вызвав Мариньи, он поинтересовался, что тот предпринял по поиску чаши Грааля. Мариньи только низко склонил голову. Король понял и, взяв его за воротник, грозно сказал ему в лицо:
— Ищи!
Министр понял, что король только в этом видел своё спасение.
Но все попытки были тщетны. Сколько ни бесился король, всё было бесполезно. Так пробежало лето. Наступила холодная осень. Она сильно испортила королю настроение, которое и без этого было весьма тревожным. Чтобы как-то развеяться, уйти от навеивающих неприятнейшее воспоминание стен, свидетелей прошлого, король отправился в замок Клермон, чтобы в лесу Пон-Сент-Максанс заняться охотой, надеясь, что она вернёт ему утраченное спокойствие.
Уединение от бурлящего интригами, мелкими заговорами, доносами, мольбами и просьбами окружения помогло королю прийти в себя. Он даже не отказался от общества молодой графини Сен-Поль. Пассия
