На соломе, свернувшись калачиком, лежала голая женщина средних лет, белокурая, судя по страшным грязным лохмам. У нее были мясистые плечи и большой жирный зад. Она тяжело спала, дыхание с присвистом вырывалось из открытого рта и шевелило солому.
Артур Кроули не знал, что и думать, охваченный отвращением, изумлением, состраданием и еще Бог знает чем. Потревоженная неожиданным светом женщина потянулась, засопела, попыталась приподнять голову…
Он погасил фонарик и побежал к выходу.
Кто эта несчастная? Что она там делает? Для какой мерзкой потехи она там валяется? Как вообще возможны такие вещи?
Он вернулся в бистро подавленный и мрачный. Присутствующие сразу угадали его состояние.
– Что-то скоро, – фыркнула хозяйка.
– Она спала? – спросил рыжий.
– Вы небось не догадались поднять ее на четыре лапы? – посочувствовал другой. – Там за дверью есть палка с гвоздем для прокола туши. Она бы тогда живо вскочила на локти и колени.
Артур Кроули молчал. Что он мог сказать? Он повернулся к лестнице.
– Словом, – заметил еще кто-то, – испортили вы спектакль.
– С первого раза каждый может сплоховать, – рассудила хозяйка.
Он вошел в свою комнату. Его тошнило, и хотелось плакать. Разделся и лег в холодную постель.
Снизу доносился хохот. Потешались над ним, безусловно. Потом он услышал, как несколько человек пересекли двор, влезли в гумно, потом опять хохот и визг…
Он стал представлять, что могли сделать «свинье». Эта жалкая, отвратительная сцена преследовала его всю ночь.
Его травмированное воображение заполняло сон кошмарами, грустными и душераздирающими. Нерешительность, порожденная шоком, превратилась в отчаянную оскорбительную трусость. Он чуть ли не обвинял себя в судьбе затравленного существа, низведенного до житья в хлеву.
Он все время видел эту бледную, жирную, содрогающуюся плоть, бесстыдно раскинутую на соломе. Она ползла к нему, упираясь коленями и ладонями, рыдая, разрываясь в дебильной патетике. Он рвался ей помочь… и отворачивался, задыхаясь от презренной брезгливости.
«Свинья» подползла к постели, обхватила его икры мягкими, жадными розовыми руками, взгромоздившись подле него, прижалась, завизжала, захрюкала от счастья… К этому визгу и хрюканью примешался осатанелый хохот его новых компаньонов, которые толпились за дверью и поочередно глазели в замочную скважину.
Артур Кроули проснулся на рассвете, вероятно, от запаха свежего кофе. Выглянув в окно, он с удовольствием убедился, что туман совершенно рассеялся. Он с некоторым любопытством созерцал незнакомый, в сущности, пейзаж: монотонная равнина, перерезанная кое-где проволочными оградами, уходила в необъятную даль, и на горизонте только виднелись деревья, похожие на ивы.
Он отвлекался от горизонта, посмотрел на двор и увидел гумно, куда он, к стыду своему, проник несколько часов назад. Его передернуло от злости и отвращения. Как вообще возможно, чтобы затеи такого рода творились явно и никто не сообщил властям? Несмотря на исключительную верность принципу никогда не вмешиваться в чужие дела, он почувствовал, что сегодня особый случай. Пусть это на какое-то время задержит его поездку. Он выдаст полиции гнусный секрет этих людей, что в тысячу раз лучше молчаливого соучастия.
Он собрал вещи и спустился. Хозяйка в цветастом утреннем платье дружелюбно поздоровалась и спросила, как ему спалось. Подать ли ему бекон или яичницу с ветчиной?
– Не надо ветчины! Не надо бекона!
Его затрясло. Его, верно, всегда будет трясти при одном их упоминании.
– Яйцо вкрутую, хлеб и кофе, побольше кофе!
Пока готовился завтрак, он вышел уложить вещи в машину. Странно, как изменилась округа. Каким колдовством туман и ночь преобразили эти мирные места в гибельную западню?
Из кустов вдоль дороги доносился деловой птичий щебет. Норовистая малолитражка обогнала красный грузовик с прицепом. Послышался собачий лай…
Он зашагал по мощенному кирпичному двору. Гумно неодолимо влекло его. Он уступил искушению и толкнул дверь. Несомненно, то самое место. И земляной пол тот же – песок, перемешанный с глиной. Вот и лестница на стене, доски, бочки, пластмассовая лейка, бутылки…
